Начинало темнеть, кое-где мелькали факелы. Те, кого они встречали, казались испуганными и торопливо расступались перед Джимом. Сверху доносились стенания женщин. Во дворе толпились вооруженные буги со своими приверженцами и жители Патусана.
Я не знаю, что означало это сборище. Были ли то приготовления к войне, мщению или отражению грозившего нашествия? Много дней прошло, прежде чем народ перестал в трепете ждать возвращения белых людей с длинными бородами и в лохмотьях. Отношения этих белых людей к их белому человеку они так и не могли понять. Даже для этих простых умов бедный Джим остается под тенью облака.
Дорамин, массивный и одинокий, сидел в своем кресле перед вооруженной толпой, на коленях его лежала пара кремневых пистолетов. Когда появился Джим, кто-то вскрикнул и все головы повернулись в его сторону; затем толпа расступилась направо и налево, и Джим прошел вперед между рядами отвернувшихся людей. Шепот следовал за ним:
– Он принес все это зло… Ему ведомы злые чары.
Он слышал их – быть может!
Когда он пошел в круг света, отбрасываемого факелами, стенания женщин внезапно смолкли. Дорамин не поднял головы, и некоторое время Джим молча стоял перед ним. Затем он посмотрел налево и размеренными шагами двинулся в ту сторону. Мать Даина Уориса сидела на корточках возле тела; седые растрепанные волосы закрывали ее лицо. Джим медленно подошел, взглянул, приподняв покров, на своего мертвого друга; потом, не говоря ни слова, опустил покрывало. Медленно вернулся он назад.
– Он пришел! Он пришел! – пробежал в толпе ропот, навстречу которому он двигался.
– Он взял ответственность на себя, и порукой была его голова, – громко сказал чей-то голос.
Он услышал и повернулся к толпе:
– Да. Моя голова.
Кое-кто отступил назад. Джим ждал, стоя перед Дорамином, затем мягко сказал:
– Я пришел в скорби. – Он снова замолчал. – Я пришел, – повторил он. – Я готов и безоружен…
Грузный старик, опустив, словно был под ярмом, свою массивную голову, пытался подняться, цепляясь за кремневые пистолеты, лежавшие у него на коленях. Из горла его вырывались булькающие, хриплые нечеловеческие звуки; два прислужника поддерживали его сзади. Народ заметил, что кольцо, которое он уронил на колени, упало и покатилось к ногам белого человека. Бедный Джим глянул вниз, на талисман, открывший ему врата славы, любви и успеха в эти леса, окаймленные белой пеной, и к этому берегу, который под лучами заходящего солнца похож на твердыню ночи. Дорамин, поддерживаемый с обеих сторон, покачивался, стараясь удержаться на ногах; в его маленьких глазках застыли безумная боль и бешенство; они злобно сверкали, и это было замечено присутствующими. Джим, неподвижный, с непокрытой головой, стоял в светлом круге факелов и смотрел ему прямо в лицо. И тогда Дорамин, тяжело обвив левой рукой шею склоненного юноши, решительно поднял правую руку и выстрелил в грудь другу своего сына.