Ожидание охотницкой удачи. Разве можно забыть это время? Теплую вечернюю тишину не нарушит ни звук, ни шорох. Листва на березах и та не шелохнется. Голубые сумерки тихо подступают со всех сторон, волнами разливаются меж деревьев и дымят, как летние росы на лугах перед восходом солнца. В такую пору действительно можно услышать стук собственного сердца.
Лежим в засаде минуту. Лежим вторую… Справа раздался какой-то треск. Я приподнялся — и попятился назад. Пара косолапых шли прямо на нас. Приклад дробовика я крепче прижал к плечу и локтем толкнул Аленку.
— Вижу. Не вздумай стрелять.
Спокойный голос Аленки помог мне взять себя в руки, но убирать дрожащий палец с холодного спускового крючка я не торопился. Мишки, приблизившись к нам шагов на сто, остановились, понюхали воздух и спокойно покосолапили в потемневшую тайгу. Когда они скрылись в молодом сосняке, я облегченно вздохнул.
— Сейчас у медведей гон, — пояснила Аленка. — В эту пору они могут броситься на человека.
— Выходит, таежники врут, что с ними можно за лапу здороваться?
— А ты бы попробовал им представиться: я, мол, такой-то и такой, желаю вам, Потапычи, свеженькие новости Московского Дома литераторов рассказать.
— Хватит подначек, — попросил я Аленку. — В Москве У меня есть знакомый поэт — сибиряк Черношубин…
— Он, наверное, с мишками по тайге в обнимку ходил, и гопака отплясывал, и даже спирт хлестал, да?
— Ты разве его знаешь?
— Пишут о Сибири многие. Иной побудет в тайге денек-другой, посмотрит на нее с самолета — и начнет в стихах с медведями обниматься, на сохатых по тропам, как на коне, скакать, белки ему в шляпу кедровые орехи таскают… А он, этот поэт-сибиряк, недоволен: осетры, видишь ли, ему на подносах черную икру не несут и стерлядки сами в ведро с кипятком не прыгают.
Аленка развеселила меня до смеха. Я попытался представить маленького, сухонького поэта-сибиряка Черношубина в обнимку с медведем и прыснул в кулак.
— Тише! — шикнула Аленка. — Ток у косачей уже прошел. Но я приметила: они любят наведываться на места бывших свиданий. Весной мы сюда специально приходили полюбоваться глухариной свадьбой.
Час в засаде удачи не принес. Аленка предложила обогнуть березовую рощу и пройти до плота по старому сосняку. Мягкая подушка прошлогодней хвои глушила наши шаги. Я то и дело поглядывал на вершины высоких сосен с надеждой увидеть косача. Первой добычу заметила Аленка. Старый косач стоял на суку выбежавшей на поляну сосны. Я вскинул дробовик. Аленка взглядом запретила стрелять и, притаившись под деревом, пальцем указала на косача. Он спокойно прошелся по выгнутому дугой суку, распустил веером хвост, вытянул шею и загляделся в голубое небо. Так он стоял с минуту. Я успел разглядеть его отливающие блеском антрацита крылья, выгнутую по-лебединому шею и горящий жаром хвост.