* * *
«Лепестками белых роз наше ложе застелю…», – сказал он и провел пальцем по ее щеке. Наташа поежилась, щекотно, и прижалась к его руке. Ей хотелось прижаться к нему всем телом, чтобы стать с ним одной неделимой частью. «Как же я люблю его, – подумала она, – люблю до нервной дрожи, до обморока, до смерти! Мне кажется, что мое тело слилось с его телом. У нас теперь общий организм. Страшно представить, что когда-нибудь он уйдет. Придется отрывать его с кровью. Нет, я не отпущу его. Никому не отдам! Он всегда будет моим. Всегда!»
– Говори-говори, у тебя здорово получается, – сказала она, целуя его руку. Смуглая кожа от поцелуя слегка заалела. – У тебя красивые руки, как у аристократа.
– А у тебя есть знакомые аристократы? – улыбнулся Семен. Она отметила, что он всего лишь улыбнулся, а не усмехнулся. Его усмешки больно бьют по ее самолюбию.
– Нет, никого не знаю – я не знакома с представителями высшего света, – сказала она, мысленно сожалея о сказанном. У нее плохо выходит с диалогами. С ним лучше молчать, пусть Семен сыплет цитатами, коль ему нравится это занятие, лишь бы не перешел на английский.
– «Я люблю тебя до слез, без ума люблю», – сказал Семен и обнял Наташу, – милая моя, глупая девочка, я люблю тебя. Перестань хныкать и думать о грустном. У нас все будет хорошо, вот увидишь!
– Я не верю, – заплакала Наташа, – не верю. Кругом хаос, кризис, мир рушится, мне плохо, я ничего не понимаю в этой жизни.
– Я тоже мало смыслю в ней, но мы не должны задумываться о пустом, моя девочка, – он гладил ее по щеке, а она целовала его руки, – мы будем строить свою, нашу, общую жизнь. Я буду много работать, очень много и трудно, и я построю тебе дом, большой красивый дом с вишневым садом. Мне очень нравятся одни стихи, послушай, не смейся, это хорошие стихи: «За этот ад, за этот бред, пошли мне сад на старость лет…» Мы с тобой не старые, мы будем еще долго жить, и нам нужен наш дом, нужна наша жизнь. А о жизни вообще – мы не будем думать. Зачем она нам? Пусть другие размышляют о ней. У нас с тобой и без того много дел.
– Семен, я люблю тебя больше, чем самое себя, больше, чем родителей, больше, чем жизнь, мне страшно от моей любви, Семен!
И Наташа заплакала, горько, навзрыд, выливая на его смуглые руки всю горечь неутоленной печали.
– Поплачьте, поплачьте, вам легче станет, Наталья Валентиновна, – сказал Семен, и Наташа улыбнулась. Странно, они лежат, крепко обнявшись, в одной кровати, она целует ему руки, а Семен почему-то перешел на отстраненное «вы». Не хватало, чтобы он заговорил по-английски. О-о, только не это. У Наташи еще в школе не заладилось с иностранными языками.