Он вытряхнул содержимое последнего ящика.
— О! А вот здесь ты действительно смеешься. Это ты фотографировалась на юге Франции. — Выхватив фотографию из пачки бумаг, он разорвал ее пополам. — Туда тебе и дорога! — пел он, бросая клочки в корзину. — Я отдал тебе свое сердце, — он перешел на речитатив, — а тебе, как оказалось, оно было нужно только как ступенька, чтобы войти в большой, новый дом занудного, старого, но богатого Эндрю Баттерсби. Нет, назовем это лучше особняком на краю Барнс Коммон. То, что было романтическим сном для меня, — рокотал Сильвестр, — для тебя было лишь временным прибежищем.
— Ну что ж, — сказал он, облегчив таким образом душу, — а теперь я напишу записку достопочтенной миссис Пайпер, и она сотрет следы Цилии в ящиках моего письменного стола столь же блестяще, как она это сделала во всех комнатах этого дома. — И, собрав все, что он вывалил из ящиков, Сильвестр отнес это на помойку. Возвращаясь в дом, он решил пополнить запасы бумаги, конвертов, папок, шариковых ручек и начать писать новый роман.
— Камердинер Веллингтона, — мрачно сказал он, набирая номер телефона своего компаньона, — решено, примемся за работу… когда вернемся… Алло, Джон? Это ты? Я поеду. Да, я это сказал. Да, о’кей. Завтра встретимся и поговорим. Пока!
„Ну вот я и решился, — подумал Сильвестр. — И не так уж трудно было это сделать. Месяц в Соединенных Штатах, потом, посвежевший, обратно в офис, за стол и за работу над книгой. За это следует выпить. Жизнь продолжается и после Цилии“.
Наливая себе в кухне виски, он весело насвистывал. Завтра он составит программу пребывания в Штатах, закажет авиабилет, разошлет факсы всем, кого ему нужно будет повидать в Нью-Йорке и на Западном побережье. И все же вначале, даже до того как он отправится в офис, он купит все эти канцелярские принадлежности — вот тогда он будет точно знать, что ему есть к чему возвращаться.
Книга, над которой издевалась Цилия, была книгой про любовь. Она так и называлась — „Любовь“ и начиналась с цитаты из А.-Н. Уилсона: „Любовь — величайший из всех опытов воображения, на которые способны люди“. Вспомнив это высказывание, Сильвестр пробормотал:
— Любовь — это не только опыт, но и ловушка, волчья яма, в которую уже попала не одна Цилия.
Потягивая висни, он смотрел в окно, во внутренний дворик. Взгляд его скользнул по пьедесталу, на котором уже не красовался поставленный на него когда-то Цилией херувим. „А ведь, пожалуй, именно на него был бы скорее всего похож ребенок, который мог бы родиться у Цилии“, — угрюмо подумал Сильвестр.