Пепе явственно представил себе, как отнесся бы его брат, если бы кто-то обидел Лили, – этот человек едва ли смог когда-либо ходить.
Кара, вдруг скривившись, сказала:
– А знаешь, ты и мой отец на удивление похожи. Он источает шарм, как и ты. Может, мне познакомить тебя с ним? Вы смогли бы обменяться пикантными деталями.
Ни один мускул не дрогнул на лице Пепе – хотя это далось ему нелегко, – и он с улыбкой ответил:
– Почему-то мне показалось, что эти слова прозвучали как оскорбление.
– Потому что ты не настолько глуп. – Прежде чем он смог ответить на последнее оскорбление, она встала. – Если ты не возражаешь, я намерена улечься на тот диванчик и поспать. Полагаю, кто-нибудь из стюардов разбудит меня до того, как мы приземлимся?
Она действительно выглядела усталой. Такой усталой, что он проглотил готовый ответ и дальнейшие расспросы о ее отце. Кара ведь беременна, и теперь, когда он впустил ее в свою жизнь, она – зона его ответственности. Бледное лицо Кары еще больше побелело.
– Ты как себя чувствуешь? Физически, я имею в виду, – добавил он, прежде чем она смогла разразиться следующей тирадой о его злодеяниях.
– Немного подташнивает, но не бойся – не настолько плохо, чтобы ты переживал за обивку.
Он смотрел, как она прошла к дивану, хватаясь за кресла, чтобы не упасть.
Стук в дверь нарушил сон Кары. Это было не похоже на то, когда просыпаешься на новом месте и спрашиваешь себя, «где я?». Кара не успела открыть глаза, как точно знала, где она.
Дом Пепе. Или, чтобы быть точной, комната для гостей в его парижском доме.
Оставшуюся часть перелета в аэропорт Шарля де Голля Кара притворялась спящей – ее на самом деле измучили разговоры с ним.
Она игнорировала его, пока они проходили таможню, и потом, по пути к его дому, и в доме – пятиэтажном особняке в престижном пригороде Парижа. И молчала, словно онемела, словно у нее склеились губы, когда оказалась в предназначенной ей комнате. Лучше уж молчать, чем показать ему свое восхищение от подобной красоты. Дом приобретался для того, чтобы демонстрировать художественную коллекцию, принадлежащую Пепе, – и был огромным и великолепным, каким она и ожидала его увидеть, – но оказался также на удивление уютным.
Но Пепе она в этом не признается. Она не хочет, чтобы он подумал, будто ей хоть что-то в нем нравится, пусть даже его красивый дом.
Разговор об отце сделал свое дело.
Отец, с его сверхобаянием, мог заставить женщину сто раз простить его. Мало того, он умудрялся заставить ее поверить, что он ни в чем не виноват, а виновата она сама.
Но шарм Пепе она ощущала по-другому – в нем не было ни малейшего налета низкопробности, как у отца.