Рука капитана обвилась вокруг ее талии.
— Но я люблю тебя, милая!
— О! О! Но подумай о Дики!
Тут он отпустил ее и вскочил на ноги.
— Почему это я должен о нем думать? Я думаю только о вас и о себе, да! Всего неделю назад вы только и знали, что твердить, какой он злой и…
— Чудовищно подло с вашей стороны напоминать мне об этом! Да, оба мы были раздражены, а потом… потом помирились. И я очень привязана к бедному Дики!..
— Привязана! Да, может быть, но ведь вы его не любите! Ну, как женщина любит мужчину. Ведь нет?
— Гарольд!
— Конечно, нет! Вы всегда любили только меня… и не отрицайте, нет, это правда! И вышли бы за меня, если б не этот ваш Трейси!
— О, Гарри! Как вы можете так говорить? При чем здесь Трейси?
— А при том! По чьей вине мне всегда отказывали в приеме у Андоверов? По чьей вине и чьему наущению вы вышли за Карстерса?
— Ну, не из-за Трейси же… По собственной воле.
— Над которой изрядно потрудился ваш братец!
— Ах, нет!
— Вы никогда не любили Карстерса…
— Любила! Люблю!
— Это вам кажется. Мне лучше знать. Да он вам вообще не подходит! Вы любите жизнь, развлечения, риск! Со мной у вас будет все это, с ним же…
Она встала и приблизилась к нему. Глаза ее искрились от восторга, но уши она зажала пальчиками и нервно притоптывала носком туфли.
— Не желаю этого слушать! Не буду! Замолчите! О, перестаньте же меня мучить!
Тут Лавлейс снова заключил ее в объятия и начал осыпать поцелуями. Она сопротивлялась, старалась его оттолкнуть, но он лишь крепче прижимал ее к себе и продолжал бы целовать, если бы ему не помешали.
В дверь раздался стук и лакей объявил:
— Его светлость герцог Андоверский, миледи!
Застигнутые с поличным, молодые люди молниеносно отпрянули друг от друга: она — раскрасневшаяся от смущения, он — бледный, но сдержанный.
Его светлость стоял на пороге и обозревал представшую перед ним сцену через лорнет. Глаза перебегали с одного ее участника на другого и с удивлением расширились, затем он изящно поклонился.
— Лавиния, дорогая! Капитан Лавлейс, ваш покорный слуга!
Лавлейс ответил на поклон с еще большим изяществом.
— Ваша светлость!
— Трейси, Бог мой! — воскликнула Лавиния, бросаясь к брату. — Какая неожиданность!
— Боюсь, что выбрал не слишком удачный момент, дорогая?
— Ах, нет, что ты! — уверила она его. — Страшно рада тебя видеть и все такое! Но в столь ранний час!.. Признаюсь, я несколько удивлена и… — она подвела его к креслу, щебеча, словно дитя, и столь невинно было выражение лица Трейси, так приветливо улыбался он капитану, что Лавиния уверилась, что брат ничего не заподозрил и не заметил ее раскрасневшихся щек.