Точнее всего было бы назвать эту субстанцию перенасыщенным гнилым туманом.
А из невидимых дверей и просто из каких-то проломов и щелей в стенах — дым, крики, многоэтажный мат, визг не то избиваемых, не то насилуемых женщин, керосиновый чад коптилок. Где-то верещала терзаемая неумелой рукой гармошка, где-то пели дурными голосами.
Проводник, все тот же поручик, вновь на мгновение включил фонарь. Даже он, бывавший здесь неоднократно, в темноте дорогу найти был не в состоянии.
— Гаси огонь, падаль, чего рассветился! — раздался из темноты голос, одновременно гнусавый и шепелявый.
— Сгинь, паскуда, — в тон ему огрызнулся Рудников и прошел мимо, предупредительно придержав под локоть Новикова, который думал только о том, как бы не вляпаться сапогами в какую-нибудь мерзость. Брезгливость — единственное чувство, которое он не научился подавлять волевым усилием.
Дважды спустившись и вновь поднявшись по скрипящим лестницам без перил, сделав чуть ли не десяток поворотов, четверка разведчиков добралась, наконец, до цели. Толкнув облупленную, но на удивление тяжелую и крепкую дверь, они сначала оказались в просторной прихожей, а потом вошли в большую, метров тридцати, комнату, разгороженную на две неравные части бархатным театральным занавесом.
Здесь было намного чище и, главное, светлее, чем в подземных переходах. Горели сразу три семилинейные лампы, освещая середину помещения, где за облезлым, но все равно величественным овальным столом выпивала, закусывала и резалась в карты компания человек в десять. Для здешних мест если и колоритная, то как раз своим относительным человекоподобием.
Примерно половина из них сильно напоминала марьинорощинскую шпану, какой ее застал и запомнил с раннего детства Новиков, все в возрасте между двадцатью и тридцатью годами. Среди остальных выделялись мордастый жлоб в матросском бушлате и бескозырке без ленточек, франт с усиками а-ля Макс Линдер в хорошем кремовом пальто и еще трое были облика неопределенного, темными грубыми лицами похожие не то на мастеровых, не то на бывших городовых с не самых центральных улиц.
На столе — сугубое для тогдашней голодающей столицы изобилие — белые калачи, громадная чугунная сковорода, явно не с перловкой, миска соленых огурцов, пара литровых штофов и стаканы.
Все это Новиков охватил единым взглядом и тут же прикинул, что ежели Рудников не знает какого-нибудь пароля, то сговориться с такой компанией будет трудновато. Тем более что поручик так и не раскрыл до конца свой замысел, сказав только, что знает надежное место для предстоящего дела.