«Вы не оговариваете Кима?» — интересуется следователь. «Не оговариваю, — отвечает Добисов, — так как никакого смысла оговаривать его у меня нет». Ким, подтвердив знакомство с Добисовым в Институте востоковедения, защищается вяло: «отрицаю», «впервые слышу», «говорит неправду». «Встречался только в ИНО, т.к. Добисов работал в 7 секторе, куда я заходил по делам службы. Больше я нигде с ним встреч не имел…» Пытаясь уличить визави во лжи, Роман Николаевич спрашивает, как он был одет, когда якобы приходил к нему вместе с Сато. Но не говорит в свое оправдание, что поручать «достать материалы Коминтерна» не было смысла, так как он сам имел к ним прямой доступ. Под конец он совсем стушевался: «Имел ли я служебные встречи с Добисовым, я сейчас не помню. В основном ходил к Чибисову… Возможно, встретил там и Добисова»>{195}.
А дальше… следствие приостанавливается. «Согласно приказания Народного Комиссара Внутренних Дел Союза ССР — комиссара государственной безопасности 1 ранга тов. Берия», Роман Ким «был использован для выполнения спецзадания»>{196}. Что это было за спецзадание, в следственном деле нет ни малейших намеков. Отношения СССР и Японии весной 1939 года обострились до крайности. Полем пробы сил стала Монголия. В Монголии размещался 57-й особый корпус РККА, прикрывавший сибирскую границу. Японцы же (формально — Маньчжоу-Го) претендовали на монгольские земли восточнее реки Халхин-Гол. Бои шли с 8 мая по 15 сентября — день подписания соглашения о прекращении военных действий, и это была самая настоящая война, в отличие от прошлогоднего двухнедельного столкновения близ озера Хасан. Возможно, спецзадание было связано с этой войной. Знания и опыт Кима могли понадобиться по части использования агентурной сети или дешифровке и переводу секретной японской переписки.
Госбезопасность даже после разгрома японского сектора контрразведки пользовалась агентурой Кима. «Многие из агентов (“Броун”, “Джоконда”, “Тубероза”, “0–39”, “Андерсен”) успешно работают и после ареста Кима», — отмечалось в справке НКГБ 1945 года>{197}. Как вспоминал Павел Судоплатов, заместитель начальника 5-го (Иностранного) отдела ГУГБ НКВД в 1939–1941 годах, переписка между посольством Японии в Москве и Токио оставалась под контролем: «Нам удалось подобраться к японским шифрам благодаря агентурным источникам в японском посольстве и кропотливой работе наших шифровальщиков»>{198}.
Надо сказать, что часть кодов была получена по линии внешней разведки — от третьего секретаря японского посольства в Праге Идзуми Кодзо. В 1925–1928 годах он работал в посольстве в Москве и снимал комнату у вдовы бывшего царского генерала Елизаветы Перской. Идзуми не заподозрил, что его квартирохозяйка связана с ОГПУ, и стал ухаживать за ее дочерью Еленой. Сделал предложение, женился (излюбленная комбинация КРО, которой позднее будет пользоваться Ким). Вместе с ним Перская уехала в Харбин. Комбинация принесла плоды только в 1937 году, когда Елена вышла на связь с резидентом в Праге и обязалась убедить мужа работать на советскую разведку. Идзуми в сентябре 1938 года передал через жену шесть шифровальных кодов, которыми 5-й отдел ГУГБ пользовался более года. В 1940 году, уже из Софии, Идзуми сообщил новые шифры, но без цифровых ключей. Зато в апреле 1941-го передал копии шифрдокументов, позволившие контрразведке «более полно производить расшифровку большого количества шифртелеграмм японского МИДа со своими посольствами и консульствами»