А потом Дюбуа умер, и умер плохо.
Трудно прыгать с лошади, имея за спиной увесистый рюкзак. Вдвое трудней вскакивать с коленями, разбитыми в хлам, встречать атаку разъяренного вояки, в особенности, если ты – не человек, а стартовая площадка для чешуйчатой ракеты. Побудить Юдифь выступить на защиту хозяйки могла только реальная угроза жизни Джессики. Но приняв решение, кобра не колебалась ни мгновения.
Клапан рюкзака откинулся. Едва не вынудив хозяйку упасть во второй раз, Юдифь молнией ринулась к Дюбуа, поверх скрещенных клинков. Пасть кобры распахнулась так, как умеют лишь змеи с их эластичными связками. Челюсти сомкнулись на лице полковника, словно Юдифь намеревалась заглотить всю голову целиком, начиная с подбородка. Клыки вонзились в щеку и верхнюю губу Дюбуа. Вопль ужаса угас в жаркой пасти, провалился в слизистую утробу, стал хрипом, стоном, тишиной.
Юдифь отдернулась назад.
Покинув рюкзак целиком, она свила кольца на земле, у ног Джессики, и высоко подняла верхнюю часть тела. Упругий капюшон раздулся до устрашающих размеров. Грозное шипение говорило ясней ясного: не подходить! Хотите убивать друг друга? Сколько угодно! Но первый, кто приблизится к Джессике Штильнер…
Количество яда, которое кобра расходует на свою жертву, на порядок превосходит смертельную дозу. Блокада мускульных сокращений, паралич дыхательной мускулатуры, остановка дыхания – укус обычной королевской кобры убивал человека за пятнадцать минут.
Модификантка, Юдифь убивала впятеро быстрее.
Ужас – яд страшней змеиного. Казалось, укусив Дюбуа, Юдифь укусила всех: бравильянцев и гвардейцев. Три минуты, не двигаясь с места, боясь дышать полной грудью, воинственные мужчины с оружием в руках, готовые сражаться до утра во имя чести, родины и славы – они стояли и смотрели, как в шаге от генеральских звезд умирает хитроумный полковник Дюбуа.
IV
За лиловыми сумеречными хребтами громыхала гроза.
Далекие зарницы, словно фотовспышки, высвечивали четверть неба. Склоны гор на миг приобретали рельеф: блестящие плоскости обрывов и сколов, черные провалы ущелий, морщины трещин. Блекли цвета, исчезали полутона. Оставалась изнанка, основа бытия: черное и белое, свет и тьма. Басовитый рокот валился с неба, заставлял дрожать, втягивать головы в плечи – лавина камней, гибель всего живого.
По законам божеским и природным гром должен был запаздывать. Сначала вспышка, затем, три-пять секунд спустя – грохот раскалывающихся небес. Этот гром плевать хотел на все законодательство мироздания. Запаздывать? Ради чего? Нет, он властно ударял по ушам одновременно с бело-синими электрическими сполохами. Люди глохли, моргали, щурились. Космос? В космической пустоте звук не распространяется, но гром плевал и на это.