— Погоди, Вил. — Георг осмотрел масштабы разрушений. — Не дергайся, хуже сделаешь, дай я камень уберу.
Ногу опять пронзила боль, и тут я уже не сдержалась. Неужели на мои вопли никто еще не прибежал? В академии что, вообще никого нет?! Сумасшествие какое-то.
— Перелома нет.
Я сдерживала слезы, пока отчим ощупывал мою пострадавшую конечность и пытался заставить меня согнуть ногу в колене. Перелома, может, и нет, но обращаться еще неделю не смогу, а нога распухнет и станет модного синего оттенка.
— Ушиб сильный, возможно, трещина, но кость цела. Лекарский дом с этим справится минут за пять, еще денек похромаешь.
— Что случилось?
Все вокруг оказалось в пыли и мусоре. А мы были заблокированы в крошечном промежутке между рухнувшей лестницей и стеной каморки. Стояли бы чуть правее, через пару дней народ плакал бы на похоронах. А так пострадала всего лишь моя нога, да Георг получил пару синяков.
— Лестница рухнула. Вопрос в том, — Снежный отряхнул руки и попытался сдвинуть обломки, — сама ли. Нет, нам отсюда без посторонней помощи не выйти.
— Кто-то должен был слышать шум! Это же не просто стул уронили, здесь лестница рухнула!
— Полагаю, всего один пролет. И так удачно на нас… Ладно, обход все равно будет, потерпи.
Он уселся рядом со мной на пол, привалившись к холодной неровной стене. Среди кусков лестницы, пыли, грязи и разбросанных вещей угадывались метлы и какие-то ведра. Смешно подумать: застрять в подсобке, когда кто-то обрушил на тебя лестницу. Ну, или она упала сама.
— И что? Почему ты меня не убил? Камнем по голове — и скажешь, что сверху упал. Заберешь кулон. Ты же к этому стремишься.
Георг искоса на меня глянул.
— Я не хочу тебя убивать. И не собирался.
— Серьезно? — Я хохотнула.
— Вил, я не убил бы подростка, девушку. Почему, как думаешь, я пытался забрать у тебя кулон, сначала поместив в больницу, а потом здесь, обманом? Если бы я хотел тебя убить, я бы давно это уже сделал.
— Что ж… резонно. Но все же почему? И что ты говорил о моей матери? Что она тебе сделала?
— Ты не хочешь знать это, Вил.
Сейчас Георг выглядел и говорил по-другому. Может, это и странно, но мы никогда не беседовали с ним. Пока была жива мама, он был ее мужем, а не моим отцом. Потом она умерла, и Георг стал врагом, с которым я отказывалась общаться. Да и теперь, с переездом в Лесной, мы ни разу не поднимали тему его неуемного интереса к артефакту.
— Хочу. Я хочу знать, почему ты сказал, что я лучше матери.
Уже в этот момент, сидя в каморке под лестницей (причем в буквальном смысле), я поняла, что мир мой после рассказа Георга перевернется.