— Персиваль действительно был… извращенцем? — Мне трудно произнести это слово вслух. — Он и вправду посещал европейские бордели, в которых проституцией занимаются молодые мужчины?
— Ходили такие слухи, — говорит Дикон. — А тебе это важно, Джейк?
Я задумываюсь, но не могу прийти к определенному решению. И понимаю ограниченность своего жизненного опыта. У меня никогда не было друзей нетрадиционной ориентации. По крайней мере, о которых я знал.
— А как еще могли погибнуть Бромли и Курт Майер? — Я смущен и хочу сменить тему.
— Их обоих мог убить Бруно Зигль, — говорит Дикон. Между нами висит сизое облако дыма, которое затем медленно уплывает в окно. Стук чугунных колес о рельсы заглушает все звуки.
Слова Дикона меня потрясли. Может, он сказал это просто для красного словца? Чтобы меня шокировать? Если да, то ему это удалось.
Моя мать католичка — в девичестве О’Райли, еще одно пятно на безупречной родословной старинной семьи «бостонских браминов» Перри? — и мне с детства внушали разницу между простительным и смертным грехом. Убить другого альпиниста на такой горе, как Эверест? — для меня это было даже за гранью смертного греха. Для альпиниста такой поступок придает смертному греху убийства оттенок святотатства. Наконец ко мне возвращается дар речи.
— Убить своих коллег-альпинистов? Почему?
Дикон вытряхивает трубку в пепельницу в подлокотнике дивана.
— Думаю, для того, чтобы это выяснить, мы должны подняться на Эверест и сделать то, что от нас ждут? — найти останки лорда Персиваля Бромли.
Дикон надвигает твидовую кепку на глаза и почти мгновенно засыпает. Я долго сижу, выпрямившись, в наполненном стуком колес купе, думаю, пытаясь разобраться в беспорядочном клубке мыслей.
Потом закрываю окно. Снаружи становится холодно.
Карниз был шириной с этот поднос для хлеба.
* * *
В другом поезде, ползущем по узкоколейке на высоту 7000 футов из малярийной Калькутты к высоким холмам Дарджилинга в конце марта 1925 года, у меня наконец появляется время восстановить в памяти суматошную зиму и весну перед нашим отъездом.
В начале января 1925 года мы втроем вернулись в Цюрих, чтобы встретиться с Джорджем Инглом Финчем, который был лучшим — возможно, за исключением Дикона — среди ныне живущих британских альпинистов.
Финч в 1922 году участвовал в экспедиции на Эверест вместе с Мэллори и Диконом, но, подобно Дикону, заслужил немилость «сильных мира сего» — причем в случае Финча дважды, — не только оскорбив чувства Джорджа Ли Мэллори, но также восстановив против себя весь «Комитет Эвереста», Альпийский клуб и две трети Королевского географического общества.