Тоже торопились они, как и Латин.
Тоже исчезли. И тоже зря.
Встретимся, мол.
Если принимаешь решение, прыгай сразу, авось дельная штука. Размышлять — себе хуже. Я уже и так напринимал по жизни столько неадекватных решений, что одним больше, одним меньше — невелика разница. Один пес — ловить было нечего.
Вокруг, как всегда, они. Искренние, доброжелательные, честные, добрые. Которые никогда ничего не поймут. Которые никогда не протрезвеют. Вот если б окончательно раскрылись египетские пирамиды, и фараоны, старые и мудрые, вылезли все объяснять… Вот это я понимаю!
А пока, видимо в ожидании появления фараонов, «чужие», как всегда, сидят за столиками. Они как всегда питаются. Они, как всегда, общаются. Когда-нибудь кончится праздник. Когда-нибудь кончится Лжизнь. Когда-нибудь наконец закончится все.
А они всё сидят. Они всё питаются. Они всё общаются.
За столиком рядом со мной обычная пара: молодая девчонка в лиловой кофточке с пятном от джема, и типичный левенький коммерок лет тридцати пяти. Абсолютно типичный. Заказывал он достаточно много. Конечно, официантка наша общая перед ним, как в раскадровочке, перемещалась. С этими было ясно. Девке в лиловой кофте было по вариантам здесь позиционироваться, ему после жратвы — подергать ее грудак и щеленку в уборной комнате, а потом отшиться на распасах. Завтра он опять будет жрать свинину в том же кабаке, где и семь лет назад, а она голосовать на Бульваре. Может быть, все и не так сложно. Он умрет от обжорства. Она лет через восемь, на очевидных клинах, которые проявятся при понимании, что никому уже не нужна. А время будет сверху петь: «Солнышко-солнышко, люди-люди, добро да любовь, тайм нас рассудит». И тоже, может, тогда все откинемся без лишних терок и депрессняков.
А вот Латина здесь сегодня не было и никогда здесь больше не будет. Наверное, он уже далеко-далеко, высоко-высоко. С Латином-то как раз все будет хорошо. Потому что он хотя бы отчетливо понимал, что есть ярко выраженный драйв, и есть ярко выраженный не драйв. Он никогда не сядет здесь ни за какой столик, не закажет себе пиво, не спросит у меня зажигалку. Латин не улыбнется шкодливой улыбкой какой-нибудь тине и никогда глупо не поглумится надо мной. Интересно, где же он сейчас шляется? Но я знаю, что он откуда-то все видит. И более чем видит — он понимает. Самое обидное, что все эти олигофрены вокруг все равно останутся такими же. Вот это уж действительно несправедливо.
За другим столом еще пара особей, тоже парень с клавенкой. Радостные такие. Их глаза настолько светились радостью, что было чему подивиться. Парень давал ей время от времени прикуривать, галантно ручки гладил и тихим голоском вкрадчиво грузил ее всяко-разно на разводняк. Тина привычно и покорно выслушивала бредятину и согласно кивала.