— Веселей, веселей, господин аббат! Хватит грозиться! Подставьте ухо с геройской решимостью и, ради бога, не ругайтесь, а не то я собьюсь.
Понадобилось сделать четыре стежка. Маэстро очистил рану и зашил ее, ловким взмахом четыре раза проткнув оба ее края, протащив нитку и завязав ее узелком. Потом наложил повязку, употребив для этого красивый кружевной носовой платок, и закрепил ее галстуком.
Странный взгляд на потасовки
— Ваше приключение,— сказал майор, садясь,— неожиданно вылилось в побоище. Вы подрались, аббат, но как это произошло?
— Ах,— ответил священник,— вам известно, что я избегаю ссор, и знайте, что если у меня и надорвано ухо, так это не потому, что я изменил свое мнение о них.
Окунь
— Я остался на площади и, не предвидя ниоткуда возражений, завел разговор с Анной, которая жарила себе на ужин рыбу.
— Вы ели с ней это кушанье? — спросил Антонин, нахмурившись.
— Отведал немного окуня,— ответил аббат,— это был тот самый окунь, которого вы вчера утром поймали в Орше.
— Довольно,— прервал опять Антонин, приходя в ярость (будучи не в силах вынести мысль о том, что аббат ужинал вместе с Анной его рыбой),—довольно. Прекратите свое постыдное повествование. Я не хочу больше слушать. И без того знаю. Ах, уж этот развратный поэт! Ах, уж эта литература!
Хула на литературу
— Когда же услышу я снова о пристойных душевных страстях, когда прочту о внутренних борениях? Когда беллетристика выйдет из дома терпимости? Когда перестанет воспевать грубые, пошлые темы? Когда обратится к благородным гражданским добродетелям?
Когда найду я в ваших книгах хоть страничку о купле-продаже, страничку, где идет речь о недопустимости злостного банкротства, о любви к родине, о реализации скота, о мелиорации? Когда выйдут новые «Георгики»? >{58} Когда появится поэма о физической силе и о принципах агитации в подлинном классовом духе? Когда это будет и сколько еще ждать?
Я слышал, как вы сыплете стихами, не имеющими ни малейшей научной ценности, из которых клокоча хлещет кровь и озлобленность профессионала, создающего ценой голода и безвестности новую, непонятную красоту. Мы с майором считаем, что она бессмысленна и вульгарна.
Вы искали по ночам выражение тому, чего нет, да еще тому, что имеется в избытке у неучей. Гонялись за словами и сделали мир пьедесталом для коротенькой фразы, забывая о пересудах соседей.
Ваши речи были ни славны, ни знамениты, и при всем том вы до того опустились нравственно, что дошли до драки.
Признание каноника
— Да,— промолвил аббат,— я получил рану, а вы мне ее зашили. Правда и то, что я гулял с книгами по берегу Орши и приходил с ними в купальню. Это были Шекспир, Рабле и Сервантес. Я был бы рад отдать за них голову, как чуть не отдал уха за Анну.