Приноравливаясь к моей походке, пан секретарь при этом пытался пристроиться ко мне с левого боку.
— Этого я не позволю! — говорю я, отодвигаясь.
— Но иначе нельзя, маэстро, ведь вы же наш гость… Но… не…
— Какой там гость! — возражаю я, резко отпрянув в сторону.
Так мы топчемся какое-то время, пока не упираемся в почерневший забор привокзального склада.
— Ну что с вами поделаешь? — сдаюсь я наконец и беру пана Гимеша под руку.
— Хорошо ли вы доехали, маэстро?
— В Праге что-то стряслось с электричеством, даже в скором не топили, и мы мерзли как цуцики — зато ваш паровичок нас так подогрел, и я бояться перестал за свою носопелку,— ответил я на пражском диалекте и взглянул на секретаря, на его юношески бледное лицо со скудной мягкой растительностью под носом и редкими рыжими волосиками на девичьем подбородке.
Он даже не улыбнулся. Не клюнул на мою фамильярность. Его лицо оставалось серьезным, почти суровым. Он сделал вид, что вообще ничего не слышал и полностью ушел в свои мысли. Потом, как бы возвращаясь к действительности, он поднял рыжие брови, сжал губы и, повернув ко мне голову, заботливо осведомился:
— Вы не устали, маэстро?
— Нисколечки,— засмеялся я, дружески пнув его в бок, что на языке нормальных людей должно было означать: «Да оставь ты свои церемонии, приятель, и скажи наконец что-нибудь путное».
Но пан Гимеш никак не прореагировал и на это, а горячо и в то же время весьма любезно принялся мне объяснять:
— Супруги Жадаки давно уже ждут вас, маэстро. Пани Мери настаивала, чтобы я встретил вас с машиной. Но пан Поспишил куда-то уехал, а другой наш водитель, пан Щтянтейский вернулся только рано утром — он сопровождал экскурсантов и теперь отсыпается, и его жена сказала, что не станет его будить, чтобы ехать на вокзал. Простите нас великодушно, маэстро, нам совсем недалеко. Осторожно! Здесь лужа!
Мы перешли утопающую в грязи привокзальную улицу. Поредевшая толпа пассажиров таяла у домов городской окраины. Теперь мы бодро шагали по мощеному тротуару, вдоль забора, отгораживающего футбольное поле.
— Тоже достояние культуры! — с презрением произнес пан Гимеш.
Я увидел, что впереди нас служитель гостиницы, припадая на одну ногу, ведет ржавый велосипед, нагруженный чемоданами.
— Проводите меня сначала в гостиницу,— попросил я пана секретаря, потеряв всякую надежду по-людски поговорить с молодым человеком, который, наверное, благополучно проспал тот момент, когда господь бог наделял каждого своей долей юмора.
— Ах нет, маэстро! — встрепенулся он, вежливо склонив голову и подняв брови.— Простите, Жадаки этого не допустят, это невозможно, их гостеприимством пользовались все господа, читавшие у нас лекции по культуре, а вас, маэстро, пани Мери ждет с особым нетерпением…