— Проходите, пожалуйста, проходите. Извините, люди мы простые, небогатые…
Я сел в маленькой кухоньке и закурил сигарету.
— Чем мне вас угостить, может быть, кофе?
— Дайте мне, пожалуйста, вон ту булочку — с краю. Я люблю все крайнее.
— Они вчерашние.
— Тем лучше.
Возле кухонного шкафа я заметил фотографии Гарольда Ллойда и Греты Гарбо >{78}, прикрепленные кнопками к стене. Потом несколько строгих рисунков конструктивистских объектов, среди них — чертеж спального вагона и каюты трансатлантического корабля в разрезе. Над столом, где лежал кусок теста для домашней лапши, висел в рамочке акварельный рисунок небоскреба. Его тридцатый этаж был окутан тучами, а над пятидесятым светило солнце. С плоской крыши увенчанного башнями здания взлетал самолет, а другой в это время совершал на нее посадку. Под рисунком была подпись: «„Проект реконструкции здания ратуши“. Канд. архит. Ян Гимеш».
— Это рисовал Яничек, когда собирались надстраивать этаж на ратуше. Говорили, что у него способности.
— Хватит, мама! Обязательно вам каждому это надо сообщить! Лучше скажите, куда вы дели ключ от сарая!
Круглое, добродушное лицо старушки стало озабоченным, жалобно глядящие глазки за толстыми стеклами очков в железной оправе с тупой сосредоточенностью уставились на тщательно выскобленную половицу, а руки торопливо зашарили по платью.
— Вот они!
Мы остались с ней вдвоем. Пани Гимешова улыбнулась, потом вздохнула и села на стул, доверчиво придвинув его ко мне.
— Ах, боже мой,— шептала она, роняя слова между отрывистыми ударами топора, доносившимися с улицы.— Такой человек, и не стыдится сидеть с бедняками на кухне. Если бы только Еник… он рос без отца, хотел быть архитектором… Только ученье ему не давалось, особенно арифметика. И денег не было… Теперь он служит в управе и пишет в газеты. Голова у него болит… Если бы его уговорили, чтоб он учился! Ах, боже мой, теперь хоть заведет знакомства, нынче без протекции нельзя…
Звякнул колокольчик. Пан Гимеш вернулся из сарая.
— Мама, мы уходим! На утро вам хватит. Вернусь поздно.
Я совсем здесь освоился. Прямо-таки сжился с этим домом. Мне жаль было покидать милую старушку.
Мы оказались на площади, посреди которой стоял марианский чумной столб >{79}.
— А что на сладкое, маэстро?
— Ах ты, черт возьми, про сладкое мы и забыли. Какой же ужин без сладкого!
— Так что бы вам хотелось?
— Больше всего я люблю турецкий мед [64],— сказал я и остановился под каменным порталом возле схемы маршрутов Клуба чешских туристов, вывешенной у входа в ратушу.
— У нас весьма живописные окрестности. Здесь вы изволите видеть пруд Подлоугак с ткацкой фабрикой, а здесь вот — величественная вершина Клучак, где когда-то было капище языческих богов, и куда теперь приходят полюбоваться прекрасными видами, это конечный пункт многих маршрутов. И если бы, маэстро, вы могли задержаться, то мы завтра…