— Но как тогда Смирнов и компания смогут объяснить появление новой музыки, за которую сразу ухватились в Вене?
— Они выкрутятся, придумают что-нибудь! Скажут, что это всё Вагнер написал. Не зря у него фамилия такая!
— Да ведь никто не станет…
Самоваров не договорил: в дверь постучали. Дашино круглое лицо под четырьмя помпонами какой-то дикой вязаной шапочки заглянуло в мастерскую.
— Добрый вечер! Ну что, идём? Я вас жду, — бойко сказала Даша и обвела любопытным взглядом диковины самоваровской мастерской.
Самоварову совсем не хотелось плясать под дудку вздорной девчонки. Неужели Настя не понимает, как всё это глупо, неловко?
— Постойте, Даша, — солидно сказал Самоваров. — Допустим, мы явимся к вам домой. А как же ваша мама? Что она скажет? Будет ли ей приятен наш визит?
Даша сморщила короткий носик:
— Причём здесь мама? Вы ко мне придёте, а не к ней. Её гости мне тоже не всегда нравятся — и ничего, терплю. Да её и дома сейчас нет.
— Конечно, ничего нет крамольного, если мы сходим в гости. Что за церемонии? — поддержала Дашу Настя. — Мы же мебель крушить не станем — только послушаем игру на фортепьяно…
Самоваров не был большим любителем фортепьяно, но Настя состроила такую умоляющую гримасу, что он нехотя стал одеваться.
— Смотри, Настя, если меня нынче спустят с лестницы, ты будешь жалеть о своей настойчивости, — предупредил он.
Настя тряхнула белокурой головой: «Нет, до этого не дойдёт! Не позволю!»
С лестницы их не спустили. Но всё вышло не так, как обещала Настя. Предполагалось, что Даша в отсутствие матери проведёт своих гостей в комнату к Сергею Николаевичу. Там у неё всё уже было приготовлено для съёмки: видеокамера, большой кусок пластика, расчерченный, как нотная бумага, и кипа табличек с музыкальными знаками. Обычно Шелегин на одну из табличек указывал либо слабой, непослушной рукой, либо и вовсе взглядом. Даша вписывала нужное на нотную строчку. Тоже взглядом Шелегин одобрял её работу или прикрывал глаза. Это означало, что Даша его не поняла. Тогда всё начиналось сызнова. Вот что предстояло запечатлеть видеокамерой.
Жили Шелегины в стандартной девятиэтажке, в непрестижном спальном районе Берёзки. Квартира была на седьмом этаже. Едва Даша вставила ключ в замочную скважину, как дверь распахнулась сама собой. Ирина Александровна стояла на пороге и пыталась разглядеть в полутьме подъезда силуэты незваных гостей.
Вдруг её лицо расцвело улыбкой:
— Ах, господи, как я рада! Хорошо, что вы зашли.
Радость Ирины была необъяснимой и настолько сильной, что Самоваров опешил. Он знал, что трепетные лани фальшивят в любой ситуации, даже когда веселятся или грустят от всей души. Так уж они устроены. Но Ирина ещё третьего дня, кипя гневом, называла Самоваровых проходимцами. Откуда такие перемены? Уж не обозналась ли она часом?