Музыкофилия: сказки о музыке и мозге (Сакс) - страница 42

Уайлдер Пенфилд и его коллеги в Монреальском Неврологическом Институте написали знаменитую в 1950х и 60х годах работу об "эмпирике эпилептических припадков", в которой описали случаи, когда пациенты с эпилепсией височной доли слышали мелодии из прошлого (хотя в данном случае песни имели пароксизмальный, непродолжительный характер и часто сопровождались визуальными и другими галлюцинациями). Отчеты Пенфилда оказали влияние на многих неврологов моего поколения, и когда я писал о миссис О’С и миссис О’М, их фантомную музыку я списывал на счет некой эпилептической активности.

Но в 1986 году, огромный поток писем от читателей дал мне понять, что эпилепсия височной доли – это лишь одна из многих возможных причин музыкальных галлюцинаций, и, что самое важное, одна из самых редких причин.*)


Очень разные факторы определяют предрасположенность человека к музыкальным галлюцинациям, но их проявления удивительно однообразны. Возбуждающий стимул может идти от периферической нервной системы (например, в случае поражений органов слуха) или от центральной нервной системы (например, при эпилептических припадках и инсультах), но похоже, что у них есть общий конечный путь, общий для всех церебральный механизм. Большинство моих пациентов и корреспондентов отмечали, что музыка, которую они "слышат", сначала кажется "внешней" – словно поблизости работает радио или телевизор, или сосед включил магнитофон, или какая-то группа играет за окном, что угодно – и когда выясняется, что никакого внешнего источника поблизости нет, пациентам приходится признать, что музыку создаёт их собственный мозг. Они никогда не говорят об этом, как о «воображении», но – как о странном, автономном механизме, заработавшем в мозгу. Они говорят о «пленках», об «цепочках», о «радио» или о «записях» в мозгу; один из моих корреспондентов назвал это «внутричерепной музыкальный автомат».


Галлюцинации иногда проявляются с огромной силой («Эта проблема настолько сильна, что она рушит мою жизнь», – написала мне одна женщина), и все же многие из моих корреспондентов весьма неохотно говорят о своих музыкальных галлюцинациях, опасаясь, что их сочтут сумасшедшими – «Я не могу рассказать людям, они ведь Бог знает что подумают», – написал один человек. «Никогда никому не рассказывал, боялся, что меня упекут в психушку», – написал еще один. Другие, даже признаваясь в том, что слышат музыку, обычно с изрядной долей смущения используют термин «галлюцинация» и говорят, что им было бы гораздо легче жить в этом необычном состоянии, гораздо проще говорить о нём, если бы они могли использовать для него другое слово.*