Судя по девочке, подумал Ван, дела у него идут. Ей было лет 25, не больше, и Ван ее пожалел, хотя и не должен был, жалость могла помешать. Он отбросил эту жалость и попытался сосредоточиться, Балтазар возился за стенкой, это тоже мешало, могло заглушить картинку, но он напрягся и забыл о Балтазаре. Вдохнул и попытался включиться. И не смог. Ужас навалился на него волной и огреб, он почувствовал капли пота на шее, в уши ударило панической волной. Тихо, сказал он себе, тихо, тихо, тихо. «Балтазар, — позвал он. Охотник зашумел и появился в дверях. — Сделай одолжение, — сказал Ван, — сходи за водой, пить хочется — сил нет». Балтазар поплелся в угол к ведру, и за это время Ван включился в Балтазара, безо всяких проблем, картинка настроилась за пару секунд, с помехами, как всегда, когда человек был в сознании, но это была картинка, и ему полегчало. «Ну и день, — подумал Ван, — может, наркоз ей дать?» Но он уже знал по опыту, при шоке не нужен наркоз, и так ничего не мешает смотреть картинку, наркоз тут ни при чем.
Дождавшись, пока звон ведра в балтазаровой руке стихнет, он попробовал опять. На этот раз картинка пришла, но удивительно тяжело, размазанная, и все порывалась куда-то исчезнуть, такого еще не было с ним, но он справился, и картинка повисла перед глазами. «Господи, — подумал он, что это за чудовище?» Обычно это были пятна, аккуратно очерченные пятна пастельных тонов. У разных людей они были разной формы и в разном количестве, но всегда подходили друг к другу, как литые, складывались в незамысловатую мозаику, в этом-то и был весь трюк. Иногда одно пятно выпадало и лежало в стороне, или сдвигалось и заезжало на другие, или наоборот, заплывало под остальные пятна. Иногда все было на месте, просто сбиты немного стыки, и он мысленно поправлял, сдвигал их, ставил на место, и происходило чудо. Ему приводили буйных, парализованных, шокированных бомбежками, сошедших с ума от голода — война несла их на гребне, как волна несет сор — и он исцелял.
У этой девочки все было не так, и он в ужасе смотрел на картинку, ничего не понимая. Каких-то пятен явно не хватало вообще, вот тут треугольная вмятина — и нет ничего, что может ее заполнить, а вот эти пятна — серое и зеленое — они вообще тут неясно откуда, они правильной формы, одно круглое, другое — прямоугольное, так не бывает, думал Ван, правильных фигур не бывает, что же это за ужас?! Он подогнал то, что было можно — стыки, постарался оттащить в сторону круг и прямоугольник, в висках стучала кровь, глаза слезились, ему становилось трудно дышать. Процедура, как он это называл, всегда проходила нелегко и очень изматывала, но никогда не было такого, части не хотели двигаться, он тянул их и толкал, картинка норовила провалиться в тартарары. Еще вот тут, подумал он, но с краю все равно не хватало куска, и тут мир уплыл. «Дождь, — подумал он сквозь сон, — и у меня течет крыша, крышу же чинил Трой, почему она течет?» Он встал резко, что-то покатилось и зазвенело, он открыл глаза. Над ним моталась борода Балтазара, выше были балтазаровы испуганные глаза, а на корточках рядом с Ваном сидела эта девчонка. Смотрела с тревогой, ведро валялось на полу, и вокруг него была лужа, а руки у нее были мокрые и она улыбалась.