— Феликс?
— Он взял ее адрес у Тарасовой, они поддерживают контакт. Она в Англии, одна, без семьи, кажется.
— Великодушно с его стороны.
— А теперь будет великодушно и с вашей, — Роуз захлопнула сумку. — Она была влюблена в Космо и его друга Хьюберта и, само собой разумеется, — добавила она по-французски, — в Феликса.
— Влюблена? В десять лет! Смешно!
— Ну мне надо идти, — поднялась Роуз. — Передайте мою любовь Ангусу и детям. В следующий раз чай за мной. Я слышала, хороший чай у Рамплемейеров. — Она расцеловала Милли в обе щеки. — Я пошлю адрес.
— Я даже не помню, как ее зовут, — Милли сделала последнюю слабую попытку.
— О, вы должны, — сказала Роуз.
Наблюдая за удаляющейся Роуз, Милли сердито подумала: она наказала меня за мою бестактность, за ревность задним числом. „О черт, — подумала она, — проклятье, проклятье. — И попросила счет. Потом, спускаясь вниз к Пиккадилли, ухмыльнулась: — Если ей пятнадцать, она наверняка толстая и в прыщах, ужасный возраст — пятнадцать лет — для школьницы“, — и повеселела.
Когда директриса послала за ней и сказала, что ее заберет друг родителей барон такой-то, удивление Флоры было столь велико, что сердце сумасшедше подпрыгнуло — и так и повисло на несколько секунд. Она безмолвно и покорно кивнула, когда ей велели приготовиться, надеть выходной школьный костюм в одиннадцать тридцать в воскресенье. Ей разрешат не ходить в церковь, но вернуться она должна к шести. Директриса не показала ей письма Феликса, но ласково сообщила:
— Я рада, что у тебя есть хоть кто-то, кто сводит тебя куда-то. Этот друг твоих родителей, голландец, такой интересный, респектабельный мужчина. Ты его помнишь?
Она пробормотала, что да. Директриса повертела в руке конверт заинтересованно-разочарованно. Потом, вспоминая, Флора поняла, что конверт был обыкновенный, а женщина, видимо, хотела, чтобы с каким-то символом: у одной девочки был опекуном пэр, и тот писал своей подопечной из Палаты лордов, пользуясь бесплатной бумагой и бесплатной почтой. Его письма всегда клали поверх всех других в кабинете директрисы. Директриса заметила, что выход Флоры за пределы школы разнообразит ее жизнь, и Флора кивнула.
— Тебе будет о чем написать родителям.
Флора снова кивнула. Она с отвращением относилась к еженедельной обязанности писать письма.
В оставшиеся дни Флора выходила во двор или лежала без сна в общежитии, репетируя про себя, что и как она будет говорить Феликсу. Она рассмешит его рассказом об играх, в которые заставляют играть, о скучном принудительном посещении церкви, о необъяснимой радости девочек, получающих письма от родителей из Дели, Бомбея, Калькутты, Лахора, Пешевара, Хайдерабада или Симлы, о том, как они считают дни до отъезда домой на каникулы, или про то, как они безутешно рыдают, расставаясь друг с другом. Может, она тоже могла бы подружиться с кем-то в школе?