Именно это Габриэль и сделал. Хорошо, что Пен не заперлась. Ему бы очень не хотелось объяснять Стратфорду, зачем понадобилось выбивать дверь.
Бромвич нашел Пенелопу не сразу – в комнате оказалось очень темно, лишь огонек камина давал легкое освещение. Сначала Габриэль посмотрел на кровать – но Пен там не было. Не нашлась она ни возле туалетного столика, ни у окна.
Наконец он заметил ее, сжавшуюся калачиком на стуле в дальнем углу. Пен обхватила колени руками, спрятав лицо; светлые локоны разметались по рукам и спине – она выглядела совсем как маленькое беззащитное дитя. Сердце Габриэля замерло.
Он быстро направился к ней и упал на колени перед ее стулом.
– Пен? Что происходит?
Когда Пенелопа подняла голову, Бромвич опешил. Плакать она уже перестала и слезы высохли, но оставили под глазами темные круги. Пен шумно втянула воздух.
– Я не могу больше вальсировать, – проговорила она, словно это могло все объяснить.
– Ничего страшного, – осторожно начал Габриэль.
– Я… я не выношу балов, и меня раздражает яркая одежда! – Пен кивнула в сторону сундука, где в беспорядке были сложены платья. Новые слезы заструились по ее лицу, и она, стыдясь их, крепко сжала губы и задрожала. – Как же я злюсь на себя!
– Ничего страшного, – мягко повторил Габриэль, стараясь успокоить возлюбленную.
Он не совсем понимал, что все это значит, но видел: ей необходима поддержка. На войне он часто встречал людей, терзаемых самыми разными чувствами – от отчаяния до гнева – и также знал, что они порой резко сменяют друг друга.
– Ты злишься, – сказал Габриэль. – На меня?
– Нет! – недоуменно посмотрев на него, воскликнула Пенелопа.
Бромвич облегченно вздохнул, хотя и знал, что не мог причинить ей боль.
– На себя?
Она нерешительно кивнула, в ее взгляде читалась неуверенность.
Итак, Пен злится на себя, но не только. Габриэль вновь взглянул на ее переполненный сундук. Она все еще не может носить цветное, а это значит, что ей придется остаться в черном – все-таки ее терзает чувство вины, она никак не может выйти из траура.
– Ты злишься на Майкла, – заключил Габриэль.
– Да! – в отчаянии выкрикнула она. – Что же я за человек после этого? Как я могу злиться на него? Ведь он был просто болен!
Габриэль накрыл ладонью ее сжатые руки, холодные как лед.
– Конечно, можешь, Пен. Черт возьми, да я и сам на него злюсь!
Пенелопа округлила глаза от удивления.
– Злишься?
– Да. Когда я узнал, что он покончил с собой… – Он замолчал, не в силах выразить свои чувства. Габриэль злился на Майкла за такой глупый, бездумный поступок, понимал всю бессмысленность этой трагедии, но также осознавал, что, не покончи кузен с собой, Пенелопа никогда не начала бы лечить солдат и уж тем более не стала бы помогать ему. Разумеется, она ни за что не оказалась бы в его постели, и – боже, спаси его! – Габриэль сомневался, что смог бы отказаться от этой женщины даже ради жизни брата. Какой же человек способен на такой поступок? – Пенелопа, я думаю, твоя злость на него справедлива. Да, он был болен, но его смерть сломала твою жизнь! Все, на что ты надеялась, чего желала, было растоптано.