Чуть успокоившись, Пенелопа продолжила свои приготовления, укрепившись в мысли, что все сложится удачно.
Если дни проходили в заботах, то по ночам кипела страсть. С тех пор как Пен пустила Габриэля в свою постель, она с каждым днем все сильнее испытывала ненасытную потребность в его обществе. Неспешными, умелыми ласками он доводил ее до такого блаженства, что ей требовалось немало времени, чтобы прийти в чувство. Он исследовал каждую клеточку ее тела, открывая перед ней все новые грани удовольствия, лаская ее в таких местах, о чувствительности которых она прежде и не подозревала.
Однако, заперев перед сном дверь своей спальни накануне отъезда в Лондон, Пенелопа поняла: эта ночь будет совсем иной. Напряжение витало в воздухе – сладкое, пьянящее, но острое, от которого по коже Пен бежали мурашки.
Стоило щелкнуть дверному замку, Габриэль подхватил Пенелопу так резко, что она едва не вскрикнула. Одним легким движением он поднял ее на руки и отнес в постель, положив на середину кровати.
– Пен, – едва не прохрипел он, расстегивая пуговицы на брюках. – Ты нужна мне прямо сейчас. Ты не злишься на меня? – спросил он, задрав юбки ее платья и раздвинув ноги.
Она понимала его острое желание немедленно овладеть ею. Она тоже нуждалась в нем сейчас особенно сильно, ибо знала: несмотря на все приготовления, слушание может пройти не в их пользу. Они оба боялись, что эта ночь может оказаться для них последней.
– Иди ко мне, – подстегнула она его.
Он вошел в нее резко, настойчиво. Она застонала, сама не зная, от удовольствия или от боли, так как в этот раз была еще совершенно не готова к соитию. Он вошел глубоко, навис над ней, упершись локтями в матрас и тяжело дыша. Пен чувствовала себя под ним откровенно слабой, приспосабливалась к его движениям, все больше ощущая нарастающее возбуждение.
Пенелопа наблюдала за ним, видела, как напрягались его мускулы, когда он старался удержаться на весу, не рухнуть на нее. Габриэль протянул руку и начал ласкать ее внизу, теребя нежный бутон, награждая Пен желанным удовольствием. Его ласки вкупе с движением плоти внутри ее лона вскоре довели Пенелопу до пика наслаждения, захлестнувшего, казалось, все ее существо. А после Габриэль овладел ею безжалостными, резкими толчками, отчего кровать раскачивалась и с силой билась о стену. Пенелопа же жадно принимала – она хотела принять – все, что он сможет ей дать. И в завершение оба застонали громко, не скрывая чувств, одновременно получив сильнейшее удовольствие.
Габриэль обтер и Пен, и себя полотенцем, смоченным в теплой воде, оставшейся в кувшине. Пенелопа чувствовала себя утомленной – и не столько от их страстного совокупления, сколько от напряженного дня, – и быстро провалилась в сон, успокоившись в объятиях Габриэля. И лишь на самой границе между сном и явью она осознала, что на этот раз он излился в нее, и заснула с блаженной улыбкой на лице, представляя прекрасных темноволосых детишек со светло-карими глазами.