Еще одной, характерной для феодального общества, чертой была тесная связь подчиненного со своим непосредственным господином. И так, снизу вверх, от узелка к узелку, цепляясь друг за друга, как звенья цепочки, самые бессильные в обществе были соединены с самыми могущественными. Даже земля в этом обществе казалась богатством потому, что давала возможность обеспечить себя «людьми», которым служила вознаграждением. «Мы хотим земли», — говорят нормандские сеньоры, отказываясь от драгоценностей, оружия, лошадей, которых дарит им герцог. И разъясняют, говоря между собой: «Мы тогда сможем содержать много рыцарей, а герцог этого не сможет»>{341}.
Нужно было только определить права получающего землю в качестве вознаграждения за службу, срок владения ею был поставлен в зависимость от преданности. Решение этой проблемы составляет еще одну оригинальную черту западного феодализма, и, возможно, даже самую оригинальную. Если служилые люди славянских князей получали от них земли в дар, то французские вассалы, после некоторого периода неопределенности, стали получать их в пожизненное владение. Причиной этому было следующее: в сословии, облеченном высокой честью служить господину оружием, отношения зависимости возникли как добровольный договор двух живых людей. Личные взаимоотношения предполагали наличие определенных моральных ценностей. Но взаимные обязательства очень скоро перестали быть личными: возникла проблема наследственности, неизбежная в обществе, где семья по-прежнему оставалась значимым фактором; под влиянием экономической необходимости возникла практика «помещения на землю», завершившаяся тем, что служба стала зависеть от земли, а вовсе не от человеческой верности; наконец, стали множиться оммажи. Вместе с тем преданность вассала продолжала во многих случаях оставаться великой силой. Однако эта преданность не стала тем социальным цементом, который спаял бы общество сверху донизу, объединив воедино все сословия, избавив это общество от опасности дробления и беспорядка.
Честно говоря, в том, что практически все связи в обществе приобрели вид вассальных, было что-то искусственное. Умирающая государственность империи Каролингов пыталась выжить с помощью института, который возник, потому что она умирала. Система взаимозависимостей сама по себе могла бы служить сплоченности государства, примером тому англо-нормандская монархия. Но в этом случае центральная власть должна была быть усилена — нет, не силой завоевателей, — а новыми моральными и материальными стимулами. В IX веке слишком велика была тенденция к дробности.