— Ты хочешь сказать, — стройное тело Лидии напряглось, и Джеймс почувствовал: дотронься он до нее — она отпрянет с отвращением от его прикосновения, — что намерен сидеть здесь и ничего не делать?
— Ничего не делать не может ни один человек на свете, — он кротко взглянул на жену. — Я буду спокойно сидеть и наслаждаться твоим теплым обществом.
Лицо женщины, наполовину скрытое длинными каштановыми волосами, представляло собой белую атласную маску, и Джеймс знал, что она хочет, чтобы он потерял терпение и бросил в нее обидные, грубые слова. Внезапно Джеймс почувствовал, как сильно устал, он молча отвернулся к окну и стал разглядывать плывущий над болотом туман: молочно — белое облако очень скоро скрыло вершины Рафтора и Коричневого Вилли. Джеймс сунул руку в карман пальто и достал пачку сигарет.
— Только, ради бога, не надо курить, — она с раздражением обернулась к нему, — здесь и без того душно.
— Извини, — он убрал сигареты.
— Господи, как холодно. Ты не можешь включить печку или что‑нибудь еще?
Он поднял воротник пальто.
— От этого едва ли станет теплее: мотор ведь не работает.
Он болезненно вздрогнул, когда Лидия язвительно произнесла:
— Все из‑за этих болванов. Поездка в Корнуэлльс в ноябре. Должно быть, и я сошла с ума, когда позволила уговорить себя.
— А мне показалось, тебя «уговорило» твое новое меховое пальто, — пробормотал он.
— Ах, помолчи.
Он включил фары, и в ту же секунду туман превратился в цветной экран, клубящуюся массу оранжевого шелка. В Джеймсе проснулся художник.
— Корнуэлльс, земля легенд! — проговорил он.
— Что? — Восклицание жены прозвучало как удар хлыста.
Джеймс обернулся, удерживая на лице улыбку:
— Если верить историкам, когда‑то в Корнуэлльсе жили лешие, привидения и великаны. Особенно много было великанов — здоровенных ребят от двадцати до шестидесяти футов ростом.
— Детские сказки, — Лидия уютно свернулась в широких складках своего мехового пальто. — Иногда мне кажется, Джеймс, что ты больше ребенок, чем мужчина.
Из тумана медленно появилась фигура. Сначала возникло какое‑то подобие тени, затем тень обрела форму, и в свет фар шагнула старуха. Маленькая, чуть выше ребенка, с опущенными плечами и причудливо изрезанным морщинами лицом, на котором, как пара отшлифованных пуговиц, блестели черные глаза. Грязная серая шаль покрывала ее голову и, свободно подвязанная, болталась у подбородка. Длинное черное платье с головы до ног облекало крошечную фигурку, и Джеймс почувствовал, как на затылке у него приподнимаются волосы. Лидия сжала его руку, ее плохое настроение как испарилось.