– По просьбе мистера… прошу прощения, генерала Вашингтона, – продолжал тем временем курьер, – Конгресс учредил почетную награду – Крест Конгресса, к которой представлены десять человек, за великие заслуги в борьбе за свободу колоний. Трое из десяти – ньюйоркцы, и мне выпала честь официально уведомить вас о представлении.
Сказав это, курьер достал из сумки три свитка, скрепленных печатью Континентального Конгресса.
Сломав печать, Крейн развернул свиток. Слегка улыбнувшись, он произнес:
– Кажется, вы говорили о крестах. – Он протянул свиток курьеру. – Вот уж не думал, что их нынче делают из пергамента.
В ответ курьер негромко рассмеялся.
– Генерал Вашингтон представил кандидатуру одного французского серебряных дел мастера, и Конгресс ее одобрил. Кресты еще только предстоит изготовить, но к тому времени, как они прибудут, мы, с Божьей помощью, одержим победу над короной.
– Будем надеяться, – отозвался Виллетт.
И вот, спустя двести тридцать девять лет Крейн держал в руках заслуженную награду. Если верить словам Уайткомба-Сирса, этот крест, – который Катрина умоляла отыскать, – в руках Крейна послужит мощным оружием в новой схватке с Зерильдой.
Гул, донесшийся сверху, напомнил: если Крейн как можно быстрее не уберется из горящего здания, то никого не остановит, даже с крестом.
Взбежав по лестнице, он ощутил сильный жар. Главное помещение библиотеки уже было целиком охвачено пламенем.
За последнее время многое, во что Икабод Крейн искренне верил, оказалось ложным. Например, сперва он верил, что колонисты – бунтари, которым непременно надо преподать урок. Допрашивая пленника по имени Артур Бернард, он считал, что демоны и чудовища существуют исключительно в мифах и легендах и им нет места в умах просветленного общества, – в ложности этого мнения он убедился, когда его командир полковник Тарлтон сам обернулся демоном (убив перед этим Бернарда). Когда Всадник смертельно ранил Крейна на поле боя, он верил, что умрет…
А еще он думал, что Катрина – никакая не ведьма и что у них нет детей.
В свое время эти убеждения пошли прахом, прочие продолжали рушиться – после неожиданного воскрешения, и потому Крейн недоумевал, как он еще во что-то может верить.
Впрочем, как ученый он был твердо убежден: людей от животных отличает способность накапливать знания.
Видеть, как горит запечатленный в бумаге опыт, было невыносимо больно. Крейн преподавал историю в Оксфорде, пока чувство патриотизма не затмило рассудок и он не завербовался в армию, встав на путь, который в итоге через три сотни лет после рождения Крейна привел его в это горящее здание.