— Это я попросила, — поспешно возразила Нессель, неловко примостившись напротив и все так же искоса наблюдая за тем, как ректор академии святого Макария усаживается чуть в отдалении. — Здесь скучно до ужаса, а я к безделью не привыкла. Отец Бруно заходил ко мне несколько раз и читал мне, но все остальное время я просто умирала тут от скуки, вот и попросила дать какое-нибудь дело, чтоб не выходя из комнаты. Поработать в саду или на огороде меня не пустили — сказали, здесь одни мужчины кругом, ни к чему, да еще и не знают, можно ли меня показывать людям.
— Ведь ты не сказала, в чем твое дело к нему, — кивнув на Курта, пояснил Бруно мягко. — А стало быть, я не мог решать, безопасно ли раскрывать твое присутствие здесь и можно ли позволить посторонним видеть тебя. Ради твоей же безопасности в первую очередь.
— Да, понимаю, — снова внезапно смутившись, кивнула Нессель, опустив взгляд и снова смолкнув; Курт вздохнул:
— Рассказывай, Готтер. Если ты ждешь, когда он оставит нас наедине — вынужден тебя огорчить: разговор будет проходить при нем. Я же все равно ему все расскажу. Это мой духовник, напарник и друг, и он знает обо мне все.
— А говорил, что никому не расскажешь обо мне, — не поднимая глаз, зло пробормотала Нессель. — Соврал. А я тебе поверила.
— Кроме нас с ним, — возразил Бруно, — о тебе знают только еще два человека. В данном случае — это все равно что никто; эти люди не из тех, кто примется рассказывать о случившемся на площадях или за кружкой пива, а главное — не из тех, кто мог бы причинить тебе вред. Я уже пытался объяснить тебе, что верить мне можно так же, как ему…
— Я не верю Инквизиции, — тихо пробурчала Нессель, и Бруно улыбнулся:
— Но пришла к ней за помощью.
— За помощью я пришла к нему, — уточнила ведьма чуть уверенней, подняв, наконец, взгляд. — Потому что он обещал, что поможет, если у меня что-то случится.
— И я помогу, — согласился Курт, приглашающе кивнув. — Рассказывай, Готтер. Долги я всегда плачу аккуратно; по меньшей мере — стараюсь это делать. Что у тебя случилось, раз ты проделала такой путь?
Нессель медленно выдохнула, по-прежнему косясь на Бруно и явно с трудом пытаясь подобрать слова, и, наконец, решительно выдохнула:
— У меня украли дочь.
— Дочь, — повторил он ровно. — Ты замужем? Почему ее судьбой озабочена ты, а не ее отец?
— Отца у нее нет. Это моя дочь. И я не замужем.
Курт помедлил, глядя на свои руки, лежащие на столешнице, чувствуя, как напрягаются сцепленные замком пальцы, и взгляд духовника ощущал на себе всей кожей — напряженный, острый, оторопелый…