Дева.
Она возникла вдруг, сразу, не соткалась из этой дымки, а будто вынырнула из нее, возникши позади Каспара. Рослая, вровень с ним, крепкая и плотная, будто гладкий камень; и разглядеть было можно каждый мускул, похожий на прочный канат — ни клочка одежды на ней не было, лишь голову скрывал тусклого золота островерхий шлем с личиной, повторяющей каждую черту лица, но сплошной, без прорезей для глаз или рта. Волосы, янтарные, точно пшеничное поле под ярким солнцем, заплетенные в несколько кос, ниспадали змеями…
— Господь Иисус… — сдавленно пробормотал Штайнмар позади, и Курт едва не вздрогнул — он уже успел забыть о фельдхауптманне…
— В этом и разница, инквизитор Курт Гессе, служитель бога-человека! — уже с откровенным смехом выпалил Каспар; лицо его перекосилось, точно от боли, но глаза сияли экстазом, а голос становился все громче, плотнее. — Твоего бога нет здесь, а потом и не будет вовсе — его позабудут, как забывают всех людей! Тебя — забудут. Мир, за который ты бьешься, ничего не стоит, и в первую очередь — не стоит памяти. Мой мир — это память, память через века, до скончания веков! Я сражаюсь за память! За душу мира! За моей спиной — поколения! За моим плечом — дитя битвы!
— Ты будешь биться.
Какой-то ненастоящий, металлический голос девы, исходящий из-под личины был невыразителен и холоден; медленно поднялась рука, направив указующий перст на Курта, и голос повторил:
— Ты будешь биться.
— Он будет! — провозгласил Каспар упоенно. — О, как он будет биться за свой мир, за свое будущее! Как никогда и ни с кем!
Рука у детской шеи мелко задрожала, и острие наконечника едва не задело кожу; палец Курта на спуске напрягся, готовясь сжаться, потому что стрелять, похоже, все-таки придется — наудачу…
— Ты говорила — это нельзя… — вдруг пробормотала Альта.
Девочка смотрела за его плечо, туда, где стояла Нессель; смотрела растерянно и испуганно, почти умоляюще, будто мать потребовала что-то сделать, что-то невероятное, что-то непостижимое, чего делать было нельзя…
— Можно! — рявкнула ведьма повелительно. — Ну!
Пальцы Каспара, держащие стрелу, напряглись и, кажется, отсюда было видно, как белеет от нажима кожа там, где она соприкасалась с древком.
Альта зажмурилась, и ее лицо искривилось, словно ей в руки бросили набитый железной рудой мешок, повелев удержать во что бы то ни стало. Сжав кулаки и втянув плечи, Альта завизжала…
Палец Курта на спуске сжался, тетива арбалета распрямилась, послав болт вперед, и в голове даже, кажется, успело промелькнуть что-то вроде молитвы.
Визг Альты был истошным, оглушительным, так, что на миг заложило уши, и оттого не было слышно, как вскрикнул Каспар, лишь по судорожно распахнутому рту угадалось — он закричал, прежде чем, конвульсивно раскинув руки в стороны, немыслимо выгнуться назад, удерживаясь на ногах только страшным усилием. Болт, выпущенный Куртом, прошел на какой-то волос над его плечом, не задев, и пронесся через грудь стоящей за плечом чародея девы, словно сквозь ничто…