— Не исключено, — повторил Курт буднично. — Я в этот момент говорил с Его Высочеством, отвлекся… Не удивлюсь, если однажды услышу об этой казни подробности, которых своими глазами не видел. Слухи… быстро бродят, верно?
— Слухи-то — оно да… Дело такое, — согласился солдат. — Хорохорился-то как, а потом вон перед петлей и сломался, перетрухнул… Неприятно будет его дружкам, если такая молва до них дойдет, майстер инквизитор.
— Да, — согласился он, не отводя взгляда от исполнителя с факелом, ожидающего, пока тело должным образом уложат на дровяной просмоленной кладке. — Им это явно не придется по душе.
— Пойду-ка поспрашиваю, не видел ли кто чего, не слышал ли, — подытожил солдат. — А то ж я далеко стоял, вдруг чего пропустил…
— Хорошая идея, — откликнулся Курт отрешенно и, не обернувшись на Бруно, направился к будущему костру.
К исполнителю он подошел, когда тот уже приблизился к дровяному возвышению; мгновение поколебавшись, Курт забрал факел из его руки и, подступив к кладке, поднес огонь к просмоленному дереву.
Рыжеватые бабочки, словно раздумывая, медленно спорхнули с факела, будто бы нехотя поглотив сначала мелкую щепу, потом хворост, неспешно переползли на дрова — и вдруг разом разметались, разбегаясь в стороны, широкими клочьями вытягиваясь вверх в облачках смоляного дыма; Курт обошел возвышение, воспламеняя кладку со всех сторон, и, замкнув круг, отступил на шаг назад.
Огонь все креп, становясь гуще и выше, теряя желтизну и все больше алея. Курт помедлил, глядя на факел в своей руке, потом бросил его на обернутое полотном тело и, сделав еще три шага назад, остановился, не отрывая взгляда от пламени, ощущая жар на лице и чувствуя, как все ярче проступает в воздухе этот знакомый, ставший за годы службы таким привычным, запах.
— Теперь — всё? — тихо спросил Бруно за спиной, и он кивнул, так же негромко отозвавшись:
— Да. Теперь всё.
— Ну, тут так ничего, — снисходительно отметила Альта.
Курт и Бруно с усмешкой переглянулись, а Нессель тяжело вздохнула, оглядывая сад при академии святого Макария — ей здесь явно было неуютно.
— Ты же сама понимаешь… — начал Курт тихо, и ведьма отмахнулась, поморщившись:
— Да, да, мы говорили об этом тысячу раз. Не надо. Я знаю. Надеюсь, я привыкну… Ко всему.
— Не понял.
— В лагере я впервые пожалела о том, что сумела избавить человека от страданий, а так не должно быть, я целительница, я не должна о таком жалеть, — чуть слышно выговорила Нессель, и он нахмурился:
— Это ты про зелье для Каспара? Да Бог с тобой, он хотел убить твою дочь. Он малефик, убийца, преступник, вспомни Бамберг. Жалеть о том, что он так легко отделался — нормально.