– Ты должен был, слышишь?… ты просто обязан был, – она выдиралась из Саввиных рук и показывала дрожащим пальцем на дверь, – лечь вот тут, на пороге и никуда не пускать его! Ты должен был все рассказать ему… остановить его! Что же ты за друг такой?!!
– Ты не понимаешь… – Савва пытался оправдаться, сказать ей, что Грин не стал бы его слушать. Иногда он был ужасно упрямым. Да Савва и не знал, когда это случится. Не мог же он не выпускать Грина из квартиры всю жизнь! Но она ничего не хотела слушать, мотала головой, сверкала на него синими глазами.
– Ты мог спасти его! Он был бы сейчас с нами. Со мной, по крайней мере. Как ты не понимаешь? Его больше нет. А я…Я ничего не хочу. Без него я ничего не хочу! – она кричала без остановки, так что Савва не знал, что делать и что сказать. Это был кошмар.
Потом она выбежала из дома и бродила бог знает где. Савва был уверен, что она больше никогда не захочет его видеть.
Но она вернулась, отстраненная и притихшая, и, не поднимая глаз, заговорила:
– Я не думаю, что ты виноват. Нет. – Она покачала головой. – На самом деле я злюсь не на тебя, а на него. Он всегда делал, что хотел и никогда не думал о других. И вот чем все закончилось. Знаешь, как я живу теперь? – спросила она, и, наконец, подняла на Савву синие глаза. – Я теперь и не живу вовсе. Я просто задыхаюсь от тоски. Ничего не могу делать и думать ни о чем не могу.
И добавила фразу, от которой у Саввы по телу пробежал мороз.
– Я хочу к нему.
Савва не умел утешать людей. Никогда не умел. И в этот раз он обнял ее, прижал к себе и стал повторять одно и то же:
– Ну что ты! Ну зачем ты так? – Они стояли в тесном коридоре, обнявшись, как осиротевшие дети. И Савва думал, если бы Дар мог излечивать или хотя бы успокаивать! Или хоть немного снимать эту душевную пытку. Он бы распрощался с Даром без сожаления, лишь бы не ощущать эти красные волны отчаяния, исходившие от нее. Но Дар был жалким и никчемным. Он только подавал сигналы, которыми даже нельзя было воспользоваться. Просто хорошо развита интуиция. Савва читал об этом в интеренете.
Потом они долго привыкали к одиночеству. Она – сама по себе, Савва – сам по себе. Так ей было легче. Она, конечно, изменилась. Перестала улыбаться, и ее лицо словно окаменело. Она никогда не отмечала дату смерти Грина. Она и так думала о нем постоянно. И она никогда не плакала, даже на кладбище, куда они иногда ездили вдвоем, чтобы постоять у неприметного памятника, на котором не было фотографии, просто надпись: «Гриневский Олег Николаевич.» И внизу две даты, разделенные короткой черточкой, такой же короткой как жизнь Грина. Когда Савва прикасался пальцами к холодному камню, и Дар молчал. Он не умел реагировать на пустоту.