Наконец хлопнула дверь, Магорен затопал ногами, издал свой клич и прошел в комнату, повторяя:
— Ну-те-с, ну-те-с, у тебя все по новой?
Он подошел к кровати, склонился над моей матерью, — и тотчас же по его потемневшему взгляду, по тому, как тщательно он постарался придать своему лицу ничего не выражающий вид, я поняла, что на этот раз ему все стало ясно, и то, что стало ему ясно, очень серьезно. Воздух вокруг меня словно сгустился. Нат и Морис, затаив дыхание, бесшумно вышли вперед и стояли, как деревянные, похожие на изображения святых, которые раскачиваются над головами верующих во время шествий.
— Принести полотенце, доктор? — прошептал Морис.
Магорен сделал отрицательный жест.
— Ну, дочь моя, — тараторил он, чтобы занять свою пациентку, — ты прямо цветешь и пахнешь! В общем, всегда лучше, чтобы это вышло наружу!
Тем временем он взял ее за руку, закатал рукав ее рубашки и, притворяясь, будто измеряет учащенный пульс, исследовал тыльную сторону ладони и пальцы, испещренные лиловыми пятнышками с белой серединкой. Корка на лице была изучена с тем деланно рассеянным вниманием, на которое способен только взгляд врача. Затем, уронив обычное «Ладно!», он встал.
— Хороша же я, должно быть! — простонала мама, пытаясь приподняться.
— В меру! — сказал Магорен, отпихнув ее обратно на подушку. — Но здесь всем на это плевать, и в любом случае сейчас не время портить зеркала.
Слава Богу, у нее не хватило духу подойти к зеркалу в шкафу, а я уже потихоньку вынесла трюмо, перед которым брился мой отчим. Видеть мою Бель[17] в таком состоянии уже было мне тяжело. Нет, далеко не всем на это наплевать. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на Мориса, всем своим видом выдававшего усилие, которое он делал именно для того, чтобы себя не выдать. Несчастный чересчур брезгливый любезник! Не успев даже об этом подумать, я очутилась на коленях у кровати, прижавшись губами к щеке, которую язвы никогда не покроют так плотно, как мои поцелуи. Движимая той же мыслью или тем же желанием бросить вызов, Нат тоже пронеслась через комнату и, встав напротив меня, держала обеими руками мамину руку, похлопывая по ней, страстно ее теребя.
— Нат! Иза! А вдруг это заразно, — попробовала возразить мама.
— Вовсе нет! — категорично сказал Магорен. — Заметьте себе, я тоже не люблю, когда моих больных постоянно вылизывают вдоль и поперек. Я придерживаюсь мнения отца, который говорил: «Вливания для них лучше излияний». Но я не хотел бы нарушить эту очаровательную семейную сцену…
Добрый человек изощрялся в остроумии. По всей видимости, он до смерти боялся скорых расспросов и маленькими шажками отступал к двери. Только Морис открыл рот, как он поспешно добавил: