Азоркина унесли, и Таня принялась за Михаила. Подоспели горноспасатели — свежие мужики с блестящими кислородными баллонами за плечами. Встречные их оповестили, что работы для них нет, но они не вернулись — совестно быть непричастными в таком деле.
— Газа нет? — спросил старший, чтобы не показаться праздным.
— Нету, — сердито ответил Черняев и, хлопнув себя по спецовке, выбил пыль, которая стала медленно смещаться. — Не видишь, через завал протягивает?
Горноспасатели не уходили, шарили глазами, переговаривались полушепотом:
— Это какой из них?..
— А вон, которому рану на спине обрабатывают,
— Да это же Свешнев! Я знаю его!
— Геройство проявил, не он бы...
«Да какое к черту геройство!» — хотел возразить, урезонить их Михаил, думая о себе как о постороннем. А сам чувствовал, вернее, не чувствовал (ибо чувства из него как бы постепенно вытекли), а осознавал себя вовсе не здесь, но где-то там, на-гора, — дома или скорее всего под Елью с Изгибом По-лебяжьи, где, уткнувшись лицом в палую хвою, страдает и празднует свое и чужое спасение совсем другой Михаил, а этот, который был со страхом и болью, вышел из него, отделился. Этот же Михаил жизни не чувствовал: повались сейчас этот штрек, и то не кинулся бы кого-то спасать, и сам не стал бы спасаться...
— Немножко больно будет, потерпи, Миша, — ворковала над ним Таня.
— Да не больно мне...
— Правда, железо... — бормотала Таня, опоясывая торс Михаила бинтами.
— Таня, ты не знаешь... Он в шоке. Мы все в шоке... — тряс головой Черняев, наморщив, будто от боли, лицо. Он пытался помогать Тане, но только повторял руками ее движения. — Гордиться после будешь, внукам рассказывать! — Черняев был в том возрасте, когда эмоции довлеют над рассудком, когда открываются истины и совершаются заблуждения. — Михаил Семенович! — Черняев обеими руками ухватился за Михаила. — Дядя Миша... — голос его дрогнул и осекся. — Давайте оденемся, дядя Миша...
Черняев сбросил с себя куртку, оставшись сам в затерханном свитере, опахнул Михаила, пытаясь, как малому дитю, засовывать руки в рукава, но тот молча отстранил его, оделся сам и застегнулся на все пуговицы.
Таня поднялась, поправила под каской волосы, склонилась к Михаилу.
— Как чувствуешь себя, Михаил Семенович?
— Ничего, спасибо.
— «Скорая» будет ждать, без провожатых его не отпускайте, — наказала Черняеву.
Еще издали неуместно запахло одеколоном и той свежестью необношенной спецовки, по которой заранее можно угадать шахтовое начальство.
Обычно в таких случаях начинается спешное «замазывание грехов». Пока начальство пройдет до забоя каких-нибудь сотню метров, шахтеры успевают «зализать» все нарушения по технике безопасности: и недостающую рудстойку подбить, и резиновые перчатки для комбайнера вырыть откуда-то из штыба, и крепежный материал с пути-дорожки прибрать (не дай бог, запнется кто), и газ метан замерить, и в куртки поодеться, на все пуговицы застегнуться — голыми работать не положено...