– Насколько я знаю, вы были первым мужчиной в ее жизни, – сказал он, пока Гвен наливала пиво. – Вы оставили ее с неимоверным количеством отвратительных привычек. Я вправе потребовать удовлетворения.
Дерк растерялся.
Гвен наполнила пивом три кружки из четырех. Одну она подвинула к месту Викари, вторую – Дерку, из третьей не спеша сделала большой глоток. Затем вытерла губы тыльной стороной руки, улыбнулась Джанасеку и вручила ему пустую кружку.
– Если ты намереваешься угрожать бедному Дерку из-за моих привычек, – сказала она, – то мне придется потребовать удовлетворения у Джаана за все те долгие годы, что я терпела твои.
Джанасек нахмурился, повертел в руках пустую кружку.
– Сука-бетейн, – спокойно произнес он, как будто это было в порядке вещей, и налил себе пива.
Тут же вернулся Викари, сел за стол, шумно отхлебнул из своей кружки. Все приступили к еде. Дерк вскоре обнаружил, что ему нравится пить пиво на завтрак. По вкусу пришлось ему и печенье, намазанное толстым слоем сладкой пасты. Мясо было суховатым.
За едой Джанасек и Викари задавали Дерку вопросы, а Гвен сидела со смущенным видом и почти не разговаривала. Двое кавалаанцев являли собой достойное внимания зрелище: они были похожи внешне, но вели себя по-разному. Джаан Викари при разговоре наклонялся вперед (как и прежде, ворот его рубашки был распахнут), время от времени он рассеянно позевывал и почесывался, выражал дружескую заинтересованность всем своим видом, часто улыбался. Он выглядел менее напряженным, чем при первом разговоре на крыше, но все же производил впечатление осторожного, скрытного человека, которому нужно делать над собой определенное усилие, чтобы расслабиться. Даже отступления от формальностей – улыбки, жесты – казались хорошо рассчитанными и продуманными. Гарс Джанасек, хотя и сидел прямее, чем Викари, не почесывался и соблюдал формальную учтивость кавалаанской речи, казался раскрепощенным, как человек, которому не в тягость ограничения, накладываемые обществом, и которому даже в голову не приходит пытаться от них освободиться. Его речь была живой и полной колкостей, которые сыпались, как искры от махового колеса, и большая их часть предназначалась Гвен. Некоторые она парировала, но защита ее была слабой, Джанасек владел игрой лучше. Чаще это была игра в поддавки, дружеское подшучивание, хотя иногда Дерк улавливал в их перепалке интонации настоящей ненависти. В такие моменты Викари хмурил брови.
Когда Дерк упомянул о Прометее, на котором он провел год, Джанасек сразу ухватился за эту тему.