Только гордые бизнесмены, измочаленные финансовыми перегрузками, могут все это фригидное ебать. Потому что им все равно что, лишь бы другим показать.
Это вечером. А утром?
Когда они увидят их без грима, их паралич не разобьет — они живучие.
Когда я добрался до мастерской, стол был пуст, Завен находился в атараксии, близкой к нирване.
— Ну, как Вам понравился город? — спросил радушный хозяин.
— Город живописный и сексуальный, — вежливо ответил я, вспомнив фигуру воина-защитника, фаллическим символом стоящего на пригорке.
Все уже собрались домой. Благостно улыбающийся Заславский посматривал на меня, возможно, что-то подозревая. (Или он уж очень проницательный, или мы в какой-то другой жизни были очень похожи.)
Нина и Завен собирались в гости к его однокашнику. Он не видел его несколько десятков лет.
— Опять застолье, — подумал я. (Ну, Завен-то справится, а за Нину я беспокоюсь — выпить еще туда-сюда, а съесть столько она не сможет.)
Мы с Заславским вернулись к себе. Он лег спать, а я сидел на кухне с чашкой кофе. Не спалось (опять хотелось трахнуть эту девочку).
Часа через три появились Завен и Нина в подпитии с двумя пакетами, набитыми колбасой, сыром, ветчиной, хлебом, консервами.
Зачем-то принесли семь полурастаявших стаканчиков мороженого.
— Это зачем? — спросил я, кивнув на стаканчики.
Нинка находилась в том градусе, в котором обычно у нее начинается самобичевание, — она чувствует свою ничтожность рядом с гениальностью окружающих ее людей. Губки припухли и сложились в горестную складку: «Завенчик захотел», — всхлипнула она, и из ближайшего ко мне глаза полилось.
В Завене заговорили царственные предки. Он взглянул гордо и нелюбезно, как петух, который готовится вскочить на курицу: «Нина, я принес мороженое ре-бя-там! Они его любят».
«Ребята» мороженого не могли…
Только мы успели заснуть, раздался звонок в дверь.
Было противно, но пришлось открывать.
Ворвалась группа выспавшихся жизнерадостных аборигенов с целью вывезти нас на природу — увидеть незабываемые красоты тундры на последнем осеннем издыхании.
Заславский тут же с готовностью показал ответную жизнерадостность. (Ему-то что — он выспался. Кроме того, он всегда радуется не к месту.)
Мы выдали коллективу по кислой, маложизнерадостной улыбке, и началась тошнотворная суета. Излишняя и мало понятная нам бодрость гостей вызывала немотивированную злобу. Мы попросили их спуститься вниз, чтобы самим быстренько одеться и выйти, и, как только захлопнулась за ними дверь, завалились в постели.
Все, кроме Заславского.
Одержимый дурацкой бодростью, Заславский тормошил нас. Ему в голову пришла идиотская мысль, что заставлять ждать людей на улице — неприлично.