Покачав головой, Катерина сказала Жоресу:
– Как-то в разговоре вы сказали, что этих троих рабочих убило время. И что у смерти не было выбора. Но я вам говорю: у преступников есть реальные имена и фамилии.
– Этих людей давно нет в живых, – заметил Жорес.
– Их имена нужно предать огласке.
– И что это изменит?
– Если об этом узнают, такое больше не повторится.
– Вы – идеалистка. Но это симпатично.
– Не вам об этом судить! – выпалил Герман.
– В таком случае мне лучше уйти. – Жорес посмотрел на Бориса, тот кивнул, и он, не попрощавшись, направился к выходу.
Когда за Жоресом захлопнулась дверь, Катерина тихо спросила:
– Что теперь?
Герман взял ее за руку и твердо сказал:
– Теперь мы едем домой.
– Нужно запереть дверь.
Борис вышел в прихожую и оттуда сказал:
– Здесь есть ключи.
Они покинули квартиру Инны Михайловны. Борис запер дверь, отдал Катерине ключи и, простившись, ушел первым.
Трубниковы спустились по лестнице, вышли из подъезда и направились через арку на Мясницкую улицу.
Было раннее утро. Ночь еще не ушла, и черные тени прятались по темным углам. Над Москвой воцарилась непривычная тишина. Теплый ветер бесшумно гулял между домов. Катерина и Герман шагали по улице, направляясь к своей гостинице.
– Слышала новость? – спросил Герман.
– Их было много…
– Я про Сапегу.
– Что еще? – спросила Катерина.
– Балашов ее бросил. Ушел в другую семью.
– И что она?
– Устроила истерику. Потом взяла пистолет Балашова и пообещала его пристрелить.
– Неужели стреляла?
– Пальнула несколько раз. Потом ее скрутили и отправили в дурку.
– Да-а-а-а… Такого Люсьена точно не ожидала. Думала, Паша навечно с ней, что бы она ни творила. Сапега останется в Жуковке?
– Нет. Туда переехала другая семья Балашова. Как я говорил, в ней трое детей.
– Дети взрослые?
– Погодки. Младшему сыну – два года.
– Балашов что-нибудь оставил Сапеге?
– Купил для нее хрущевку в Выхино.
– Думаешь, она поедет туда?
– А что еще остается? Когда выйдет из дурки, ей нужно будет где-нибудь жить.
– Грустно. – Задрав голову, Катерина посмотрела на серое предрассветное небо. – Знаешь, а мне ее жалко.
– Если бы ты знала, сколько крови она попортила Балашову!
– Несчастная женщина. Она никого не любит. Никто не любит ее.
– Сама виновата, – сказал Герман.
Катерина остановилась:
– Скажи, а ты меня любишь?
Герман тоже остановился и сказал:
– Я очень тебя люблю.
Она обняла мужа и прижалась к нему, словно ища защиты.
– Знаешь, Катька, – сказал Трубников. – Давай-ка возвращаться домой.
– Давай, – Катерина взяла его под руку, и они снова пошли.
– Ты не поняла, – Герман обнял жену за плечи. – Давай вернемся в Новосибирск.