На кафедре находился епископ Андерхилл – в великолепном, буквально сверкавшем облачении. Если он и сомневался в том, можно ли проводить похороны Рэмси с полными, подобающими священнику почестями, или же следует по возможности замять мероприятие, то очевидным образом сделал выбор в пользу помпы и бравады. Он не говорил ничего, что конкретно относилось бы к Парментеру, однако его звонкий голос разносился над головами собравшегося малого стада и наполнял рождающее эхо пространство под сводами.
Айседора сидела в первом ряду, очень серьезная и собранная на вид. Она была великолепно одета, и поля ее широкой черной шляпы, украшенной с одного края перьями, были загнуты кверху. Однако при более близком рассмотрении на лице супруги епископа читалось несомненное беспокойство. Напряжены были и ее плечи, и держалась она, как будто бы ощущая готовую прорваться внутреннюю боль. Бесстрастные глаза ее были прикованы к лицу мужа, но не оттого, что она была поглощена его словами, а потому, что миссис Андерхилл просто боялась посмотреть в другую сторону.
По другую от нее сторону прохода между рядами скамеек косой свет из высокого окна проливал радугу на голову Корнуоллиса. Он тоже смотрел строго перед собой, не поворачивая головы ни вправо, ни влево.
Шарлотта поискала взглядом черноволосую голову Доминика. Он должен был находиться где-нибудь впереди, подумалось ей, но она тут же осадила себя, вспомнив, что ее зять принадлежит к числу пастырей, а не к пастве. Бесспорно, он должен был сейчас исполнять какие-нибудь официальные обязанности. Пока церковные власти не назначат официального преемника Рэмси, в этом храме будет распоряжаться Кордэ.
И тут миссис Питт заметила его. Доминик был облачен в священническую одежду, и ее удивило, насколько естественным выглядел он в подобном наряде – словно бы родился в нем, а не надевал его только по воскресеньям. И только в этот момент молодая женщ ина осознала, насколько глубокая в нем произошла перемена. Это был не тот знакомый ей Доминик, всего лишь исполнявший новую для себя роль; это был совершенно другой человек, внутренне изменившийся и почти не известный ей. Шарлотта не могла не восхититься им, ощутив прилив светлой и высокой надежды.
Кларисса тоже смотрела на Кордэ. Миссис Питт видела ее лицо только в профиль, и оно, естественно, было под вуалью, но эта вуаль была настолько тонкой, что ее пронизывал свет, выхватывая слезинки на щеках девушки. Она гордо, с отвагой держала голову.
Трифена казалась более мрачной. Белая кожа делала ее черное платье и кружевную вуаль еще более драматичными. Она смотрела прямо перед собой, куда-то в сторону все не смолкавшего епископа.