– Удачи! – бодрым тоном крикнул ему вслед эксперт.
От него Томас направился прямо в кабинет Корнуоллиса. Следовало немедленно известить начальство об обнаруженном доктором Маршаллом факте. Суперинтендант сомневался, что новое известие каким-то образом изменит полученные им инструкции в отношении этого дела, однако помощник комиссара должен был узнать это вовремя. Если факт вскроется позже, что непременно произойдет, незнание будет истолковано как свидетельство некомпетентности ведущих расследование.
– Какой срок? – спросил Джон Корнуоллис, став у окна, возле узора рам, брошенного на дубовый пол весенним солнцем.
– Около трех месяцев, – ответил Питт, заметив, как скривилось лицо начальника. Было ясно, что какое-то мгновение он надеялся, что Юнити оказалась в положении прежде своего появления в Брансвик-гарденс.
Корнуоллис обратил к подчиненному потускневший взгляд. Трудно было не понять, что именно он означает. Любая из возможностей выглядела убийственной и, безусловно, трагической.
– Это очень плохо, – проговорил он. – Какое впечатление произвел на вас Парментер? Принадлежит ли он к тем, кто способен соблазниться молодой женщиной и запаниковать после этого?
Питт постарался представить ситуацию объективно. Он вспомнил лицо Рэмси, скорее аскетичное, глубокое горе и смятение, отпечатавшееся в его глазах, гнев, с которым он говорил о Чарлзе Дарвине…
– Едва ли, – осторожно ответил Томас. – Она была несимпатична ему, подчас даже весьма, однако причина этого скорее находилась в исповедуемых ею идеях…
Он смолк, вспоминая реплики Рэмси о нравственности его помощницы. Стал бы он говорить все это, если сам нарушал моральные нормы?
– Что дальше? – напомнил подчиненному внимательно смотревший на него шеф.
– Она казалась ему аморальной, – пояснил Питт. – Однако он не сказал, в каком именно отношении… не обязательно в сексуальном.
Помощник комиссара полиции приподнял бровь в знак недоверия.
Суперинтендант не стал возражать. Надежных аргументов у него не было, и он понимал это. Во время разговора с Рэмси Томас понял его слова как обвинение Юнити в отсутствии целомудрия, а не в интеллектуальной нечестности или эгоизме, холодности или жестокости – в любом из присущих человеку грехов. Согласно самой природе языка, аморальность обыкновенно трактуется только в одном смысле.
– Не думаю, чтобы он стал осуждать половую распущенность, если сам грешил ею. Особенно после ее смерти. Он должен был понимать, что мы обнаружим ее состояние, – попытался объяснить Питт.
– Так вы считаете, что он невиновен? – удивился Корнуоллис. – Или что новый факт не имеет никакого отношения к делу?