– Никак, государь-наследник кого похвалить желает. А, Пётр Лукич?
Три десятника окружили своего командира полукольцом, желая развлечь его (да и себя заодно) небольшим разговором. От костра, вокруг которого разлеглись родовитые недоросли, тянуло вкусным мясным запахом, вовсю жарило солнышко, шелестела под ветром трава…
– Ну да. Вот только всё никак решить не может – кому поперёд похвалы плетей пожаловать, за нерадение.
Лица десятников стали чуть-чуть серьёзнее. Понятно, что сотник шутит – ну а вдруг?..
– А кого и жуковиньем золотым наградить, за усердие. Потому и ездим сюда третий день подряд.
Один из мужчин вдруг застыл на половине движения, а потом размашисто перекрестился – причём вслед за ним крёстное знамение наложили на себя и остальные. Мгновение, другое – и волна ласкового тепла схлынула, забрав с собой лёгкую усталость от жары и оставив вместо неё утреннюю свежесть.
– Да, велика благодать!..
Договорить старшому первого десятка помешала ещё одна волна, только на сей раз тепло было колючим. К тому же, несло в себе неявную угрозу – в головах воинов слегка зашумело, а тело стало лёгким и словно бы пустым, словно они приняли в себя пару братин крепкой медовухи… Знакомое, очень знакомое им состояние! Ибо точно такое же возникало у каждого, кто вольно или невольно приближался к Димитрию Ивановичу во время его молитвы. Если такого "счастливчика" быстро не оттащить подальше, его начинали бить корчи и судороги, после чего он впадал в странное оцепенение. Или принимался истошно орать – так, словно его жгут огнём. Ни первое, ни второе стражам совсем не улыбалось, поэтому на слегка заплетающихся ногах они быстро отошли прочь, наблюдая схожее шевеление среди стражей оцепления. А ещё тихонечко удивляясь. Тому обстоятельству, что прежде безопасное расстояние перестало быть таковым. Да и государь-наследник вроде бы не молился? Сам же царевич, не подозревая о тихом переполохе вокруг него, задумчиво хмыкнул и медленно наклонил ладонь – с которой вниз упало несколько крупных капель, расплескавшихся на белом войлоке кляксами темно-багрового цвета. Ладонь наклонилась ещё сильнее, и к кляксам присоединился золотой перстень, смятый и оплывший так сильно, словно побывал одновременно и в кузнечном горне, и на наковальне. Надо сказать, остальные "экспонаты" небольшой выставки выглядели очень похоже, все как один отличаясь какими-нибудь странностями. К примеру, красивая серебряная оправа лежала в мелких крошках ещё недавно целого топаза. А украшающий другое кольцо крупный аметист словно бы вскипел… Впрочем, на фоне черной сосульки из нефрита и рубиновых брызг на кошме это было ещё нормально.