Майя начала плакать. Когда она успокоилась и переоделась, Степан с Майей пошли на почту.
На улице играло солнце, заливая ярким светом дома, деревья, траву, дорогу. Высокий, тонкий, гибкий, в нарядной сержантской парадной форме, Степан по-прежнему привлекал внимание прохожих. Ему было покойно и радостно, как когда-то в тихие часы рыбалки, в минуты ошалелой гонки на мотоцикле по укатанным полевым дорогам, как когда-то в еще не очень далеком, но уже почти призрачном детстве. Майя, располневшая и немного неуклюжая, виновато семенила рядом.
Когда они переходили одну из улиц, Степан вдруг остановился: чуть впереди легкой плывущей походкой прошла девушка с яркой русой косой. Степан не заметил лица, но впечатление было такое, что перед ним проколыхала голубая, румяная, русая радость. В этой радости было что-то знакомое, родное, близкое, но, ослепленный вспышкой изумления, Степан не мог припомнить, где же он видел эти яркие, такие милые косы.
Майя тараторила без умолку о том, какие равнодушные люди сидят на почте, что очень часто запаздывают газеты, журналы, у некоторых письма теряются… Степан и сам знал, что равнодушных людей на свете немало, но ему было не по себе, что об этих равнодушных людях говорила Майя и говорила сейчас…
Начальник конторы связи принял их не скоро, он проводил какую-то оперативку. Майе и Степану пришлось ждать. Кабинет начальника находился на втором этаже деревянного дома, и Степан даже не зашел вниз, где располагалось почтовое отделение.
Начальник хмуро выслушал Степана, металлическим голосом попросил их обоих написать заявления. При этом он все время подозрительно смотрел на них через стекла массивных роговых очков.
— Еще никогда задаром денег никому не посылали, — высказал он вслух свои сомнения. — Переводы терялись, задерживались, шли не по адресу — это бывало. А чтобы неведомо кто большие деньги ни за что, ни про что посылал, — нет, этого не бывало. — Он придирчиво осмотрел штампы на извещениях. — Штамп наш, подлинный. И почерк вроде знакомый, но мне не верится…
Начальник попросил позвать работницу, оформляющую переводы.
Хмурое настроение начальника, сморщенного, маленького человека, спрятавшегося за стеклышками очков, передалось Степану, и ему было грустно оттого, что в безусловно хорошее дело вплеталась что-то нелепое, несуразное. Ему было жаль той спокойной уверенности и доброты, которые перед этим заполняли все его существо.
За дверью раздались быстрые, легкие шажки и осторожный стук в дверь.
— Да-да! Войдите! — голос начальника отделения связи был властен, резок.