Я вызвала мистеру Бродерику такси и незаметно подсунула ему на столик пачку орешков в карамели, не забыв включить их в счет: пусть хотя бы слегка закусит и протрезвеет.
Прошло двадцать минут. По моим расчетам таксист как раз должен был подъехать. Я махнула рукой Хайдону, но тот опять проигнорировал призыв о помощи. Он был ужасно занят: щелкал пультом в поисках спортивных новостей.
– Ладно, идем, – вздохнула я и помогла мистеру Бродерику подняться, продев его руку себе под локоть. Конечно, не с моим телосложением таскать взрослых упитанных дядек, но что делать?
– Хорошая д-девочка!
Мистер Бродерик легонько похлопал меня по голове – будто похвалил послушную собаку, которая принесла палочку.
Кое-как прислонив своего подопечного к кирпичной стене и поддерживая его одной рукой, другой я пыталась открыть дверь. Силы покидали меня: три минуты под мощным алкогольном выхлопом не прошли даром.
– Спасибо за комплимент, мистер Бродерик, – отозвалась я, стараясь не дышать.
Мы спустились на улицу и остановились на тротуаре. Стоять ровно мистер Бродерик не мог: его повело, и он увлек меня за собой на середину проезжей части. Я, как могла, старалась замедлить падение ста килограммов живого веса на асфальт, но не справилась с задачей.
Внезапно меня ослепили автомобильные фары, тишину взорвал визг шин на покрытой инеем дороге. Я, будто защищаясь, резко вскинула руку. Мир вокруг застыл. Моя рука медленно вытянулась вперед, ладонь раскрылась, заслоняя глаза от невыносимо яркого света. Ослепительно-желтые лучи между пальцами растеклись неоном. Резкие прямоугольные очертания бампера старой «Вольво» уступили место плавным линиям желто-зеленой машины такси: из ночного Крейео я перенеслась в вечерний Нью-Йорк.
Как в хрустальном шаре, передо мной разворачивался финал одной из моих жизней.
Вскинутая вверх рука. Удар желто-зеленого такси. Меня бросает на лобовое стекло, и по нему разбегаются миллионы трещинок, я скатываюсь по капоту на асфальт. Сбегаются перепуганные очевидцы, собираются зеваки. Сквозь толпу к моему неподвижному изуродованному телу пробивается юноша. На нем вязаный кардиган, узкие брюки, замшевые туфли – видимо, мы в середине пятидесятых. Юноша осматривает меня, берет за руку: она сжата в кулак, костяшки мертвенно белые. Вот он склоняет голову, шляпа отбрасывает тень на лицо… Последний вздох, моя рука разжимается и безжизненно падает.
Картинка то становилась четче, то теряла резкость, но наконец тяжелый запах паленой резины вернул меня к реальности. Водитель затормозил в десяти сантиметрах от нас с мистером Бродериком.