Сказать, что это было упоительно, значило не сказать ничего.
А потом вдруг фрейлина… Бегающие глаза, испуганный вид… «Его светлость герцог Рене… Ваш сын, мадам…»…
Сын? Ах, ну да! У неё же есть сын… Тоже милый мальчик. Но почему он именно сейчас? Так некстати…
Она бы и не подумала скрывать Филиппа! С чего вдруг? Он зашёл всего лишь поблагодарить. «За всё», – как он сказал, хотя она только один раз его сегодня и отличила… Но общий испуг, который почему-то заполнил комнату, оказался заразителен.
А может, это расшалившаяся в ней девочка решила, что будет так сладко и так отчаянно бесшабашно спрятать мальчика за ширму? Тем более, что мальчик сам подскочил с места. «Его светлость! Он может неправильно понять… В такое время… Будет лучше, если я скроюсь, мадам…»…
Что ж, если Филипп так хочет, почему бы и нет…
Она почти опомнилась, когда ширма скрыла от неё и лицо, и синий взгляд. Благоразумие попыталось было о себе напомнить – «это глупо, недостойно, так нельзя, нельзя!..», но тут вошёл Рене и осталось только «нельзя!»…
– Слишком поздно, – повторила мадам Иоланда, глядя на дверь, за которой скрылся её сын. – Вам следует уйти, Филипп. Один перстень не стоит такой пылкой благодарности.
– Один?! Один перстень?
В голосе удивление. На лице, наверное, тоже, но поворачиваться нельзя – этот гипноз совершенно лишает её сил… Потом тихие шаги за спиной. Он так близко! Наклоняется… Ах, да, здесь же его перчатки!
– Вы очень добры, мадам. И по-королевски великодушны. Мне давно следовало уйти, но оказывается это очень трудно.
Она улыбнулась, всё ещё не оборачиваясь…
Эта последняя попытка показать, что ничего серьёзного не происходит, кажется удалась. Но, когда Филипп шагнул к двери, в которую вышел Рене, мадам Иоланда схватила его за руку.
– Нет, нет, не сюда!
Ей почему-то представилось, что сын всё ещё там, с другой стороны.
– Выходите по лестнице для слуг!
Она так испугалась, что дрогнула, посмотрела ему прямо в глаза. И эта рука… Она никогда прежде не прикасалась к Филиппу вот так, чувствуя пальцами все узоры на ткани его рукава, каждую мышцу в его запястье и дрожь, то ли свою, то ли его…
– Прощайте, сударь.
– Нет…
Взгляды их встретились и переплелись тем особенным образом, когда мысль о поцелуе приходит сама собой.
– Уходите, Филипп.
– Нет, только не прощайте!
Она медленно разжала пальцы, замкнувшиеся на его руке.
– Вы любите меня? – спросила в ней изголодавшаяся по страсти девочка.
– О, мадам, я вас обожаю!..