Труднее всего было императору. К нему зачастили родственники и ближние сановники, которые не прямо конечно — с Николаем I особо не поспоришь — намекали, что, дескать, увольнение министра иностранных дел — опрометчивый поступок. Но император, на все эти намеки отвечал односложно, — Это моя монаршья воля, и я от своего решения отказываться не собираюсь.
А вечером, встретившись в Аничковом дворце с графом Бенкендорфом и Виктором Сергеевым, Николая сказал,
— Господа, поверьте, это, наверное, мое самое трудное испытание за последние десять лет. Они что, все сговорились — только и зудят мне о том, что без этого Нессельроде на Руси нашей все пойдет кувырком. Это черт знает что! Только теперь я начинаю понимать — как глубоко протянул свою паутину этот подлый паук. Прав, трижды прав был уважаемый Александр Павлович, который раскрыл мне глаза на делишки этого Карлуши.
Кстати, Виктор Иванович, вы не знаете, как его самочувствие? Очень будет плохо, если Александр Павлович надолго сляжет в постель. Сейчас, в это сложное время, мне так необходимы его советы и поддержка…
— Ваше величество, — ответил Сергеев, — сегодня с утра у нас был краткий сеанс связи с будущим, во время которого мне передали кое‑что их лекарств и оборудования, а между делом сообщили, что у Александра все в порядке со здоровьем, и дня через два он будет снова здесь. И вот еще, это персонально вам.
Виктор протянул императору конвертик, на котором по — французски было написано рукой его дочери: «Pour le papа» («Для папы»). Николай взял конвертик, приложил его к губам, а потом вскрыл и начал читать послание Адини из будущего. По мере чтения лицо его посветлело, а на глазах блеснули слезы.
— Адини пишет, — сказал он, закончив чтение, — что прошла полное обследование у ваших докторов, которые обещали излечить ее раз и навсегда от страшной болезни. Ей нравится в вашем мире, Виктор Иванович, хотя в нем и немного непривычно. Ну, в этом я с ней полностью согласен.
Николай хотел спрятать записку дочери в карман своего мундира, но Сергеев покачал головой, и протянул к царю руку.
— Ваше величество, сказал он, — я бы посоветовал вам не хранить эту записку при себе. Вы, или отдайте ее мне, или тотчас же уничтожьте. Не забывайте, что теперь за нашими контактами теперь пристально следят разного рода недоброхоты, и им совсем ни к чему знать о существовании портала.
— Пожалуй, вы правы, — сконфуженно ответил царь, — отдавая записку Виктору. — Хотя я и не представляю — у кого поднимется рука рыться в моих карманах.
— Ваше величество, — вступил в разговор до сего молчавший Бенкендорф, — мои люди прослеживают усиленное внимание каких‑то подозрительных личностей к квартире князя Одоевского. Кое‑кто из них пытался под различными предлогами проникнуть в квартиру.