Он был среднего роста, лет около сорока. Смуглая кожа покрывала слегка выступающие скулы его лица, а несколько морщинок в уголках глаз подчеркивали их живость. Брови у него были такие густые, что, казалось, они бросают тень на веки. Черные волосы на висках тронул легкий серебристый налет.
Сразу же после приветствий он сказал:
— Бьюсь об заклад, что вы застряли в Казачьем болоте или блуждали по Минайскому ельнику!..
Раздался веселый смех. Нас окружило несколько местных жителей, по-видимому узнавших от водителя о моем приезде.
— Подтверждаю без пари, — отвечал я, — заблудился в вашей тайге.
— Э, батенька, тайга не тетка. Она не нянчится даже с родными детьми, не говоря уже о чужих, и сразу выпускает когти. Приехал Илюша, шофер, а где, дескать, вы? Я сразу понял, куда вас занесло. Уже хотели вас разыскивать, только я отговорил. Вы же ведь охотник, сообразите осмотреться откуда-нибудь свысока. Вот и затопили мы покрепче печь сырыми дровами, чтобы вы почуяли домашний очаг. Как, помогло?
— Помогло, — подтвердил я.
— Итак, будьте нашим гостем. Чем богаты, тем и рады служить. Пожалуйста, проходите.
Я вошел в добротную избу сибирского охотника. Обнесенная изгородью, она стояла на самом берегу реки. Изба была срублена из крупных бревен и снаружи обшита досками в елочку, Веранда, наличники окон и крыльцо изобиловали резными украшениями, свидетельствовавшими об искусстве сибирских плотников.
Мне отвели просторную комнату, пол которой был застелен медвежьими шкурами. Их было пять штук.
Диван покрывала великолепная тигровая шкура. Богатые трофеи говорили, что Петр Андреевич принадлежит к числу охотников, которые имеют заслуженное право похвастаться своими успехами.
После таежного испытания я привел себя в порядок, и мы сели за большой накрытый стол. Петр Андреевич сожалел, что Олег задержался в Чите, а когда я рассказал ему, при каких обстоятельствах встретился с ним в московском поезде, он рассмеялся:
— Ведь вы же могли еще в Ленинграде обо всем договориться. По телефону!
Затем я подробно рассказал о своих первых шагах по тайге.
Упомянул я также о намерении Олега охотиться на соболя, что, по мнению нашего попутчика, меховщика Рогаткина, было почти безнадежным занятием.
Мой хозяин ответил не сразу. Он задумался, и у меня снова усилилось подозрение, что за этими разговорами о соболях что-то кроется.
Однако Петр Андреевич заметил:
— Теперь, в начале осени, охотнику на соболя трудно добиться чего-либо стоящего. Но, наверное, ученый себе на уме.
— С чего бы это геолог взялся за такую нелегкую работу? — Сибиряк махнул рукой и пробурчал: — Я имею в виду биолога Реткина. А что касается его племянника, то, вполне возможно, он чересчур увлекся этим делом…