Бей проворно поднялся и стряхнул пыль с колен.
— Добро, юнак! Почему не сказал сразу? Такое ли было бы дело? Смотри!.. Смотри!..
Он приложил руки горстью ко рту и крикнул:
— Эй, Юсейн, Мустафа, Али чауш... Слышите?
Вдали отозвались голоса:
— Эвет, беим — да, бей! Слышим!
— Коли слышите, так знайте: мы сдаемся. Пусть откроют амбары, пусть возьмут, что хотят!
На рассвете Мехмед Синап со своими людьми двинулся в горные теснины. Навьюченные кони бея медленно ступали под тяжелыми мешками с зерном. Они не были так привычны к горным дорогам, как низенькие, тощие мулы. Люди насвистывали, кто-то громко затянул песню.
Синап смотрел на горевшие вдали чифлики, и сердце его наполнялось радостью. Ему попался на глаза Мустан байрактар.
— Послушай, Мустан, — сказал он, — ты тоже дрался?
— Нет, атаман, я держал знамя, как ты велел. Где же тут драться?
— Хорошо сделал. И мулы твои навьючены, и знамя развевается! Ну айда, езжай вперед!
С мешками, полными зерна, горцы возвращались в свои орлиные гнезда; на седьмой вечер нужно было снова собраться на вершине Соуджака.
Вся Чечь с трепетом ждала возвращения отряда.
С извилистой горной дороги Синап смотрел на длинный караван и говорил себе, что вой собак в голодной Чечи скоро превратится в веселый лай. Равнина скрылась из виду, впереди были зеленые луга, густо усеянные весенними цветами, — здесь, в горах, весна наступала поздно. Высокие сосновые леса тянулись по гребням гор. Четко вырисовываясь на синем небе, они точно застыли в торжественном покое.
Раздались веселые голоса:
— Эй, подождите! Караван разорвался.
— Ждем, ждем! Сядем закусить малость.
Поев, снова тронулись в путь.
Жилистые низенькие мулы шли кротко и послушно. Рослые откормленные кони упирались: горный мир казался им чужим, необычным.
Рассвело. В утреннем сумраке открылся весь караван с зерном. Везли и другую добычу: ружья, пистолеты.
Синап был доволен. Двинулись по деревням. Проходя, оставляли жителям вьюки с зерном — и христианам и туркам. Ведь они были не чужие друг другу: говорили на одном языке, только не в одного бога веровали.
Вот они, родные места! Самые очертания холмов, утесов, даже вид деревьев и шум реки были им знакомы, они запечатлелись в их душе с детских лет.
Засмеются детские глазки! Сойдет с лица матерей желтая тень заботы!
Как их встретили! Как свадьбу—с зурнами и бубнами, песнями и цветами!
— Аферим, Синап! Браво, Синап!
— Да здравствует атаман, что накормил нас и гостинца привез!
Как ветром разнесло весть о хлебе по всем дворам, лачугам, зимовьям, пастушьим хижинам, мельницам и кошарам. Голодный люд сбегался на дорогу встречать тех, кто нес ему спасение. Земля родит для всех: почему ж одним голодать, а другим обжираться? Зачем пшенице лежать запертой в амбарах? И самые полные амбары у тех, кто меньше всего трудится! Синап пришпоривал коня, и ему казалось, что он все еще видит дым, пожары на равнине, слышит вой перепуганных собак.