— Я хотел рассказать, — ответил он, — и несколько раз чуть было не рассказал. Помнишь, я выяснял у тебя насчет преступления? Хотя ты, вероятно, успел позабыть свой собственный ответ. Я не думал, что это говорилось совершенно всерьез, но решил тебя испытать. Теперь я вижу, что был прав, и нисколько тебя не виню. Во всем виноват я сам. Уходи, мой дорогой, сию же минуту; я справлюсь один. Что бы там ни случилось, меня ты в любом случае не станешь выдавать.
О его проницательность! Его дьявольская проницательность! Если б он стал мне угрожать, принуждать меня или высмеивать, все могло бы — даже тогда — пойти по-другому. Но он предоставил мне свободу бросить его в трудную минуту. Он не стал меня обвинять. Он даже не подумал связывать меня обязательством хранить тайну: он просто на меня положился. Он знал мои слабые и сильные стороны и, как истинный мастер, сыграл на тех и других.
— Погоди, — сказал я. — Это я натолкнул тебя на мысль о грабеже или ты в любом случае намеревался его совершить?
— Не в любом, — ответил Раффлз. — Ключ у меня уже давно, это верно, но, выиграв нынче в карты, я решил отказаться от этого дела, потому что, по правде говоря, тут не справиться одному.
— Тогда решено — я с тобой.
— Ты серьезно?
— На этот раз да.
— Старина Банни, — прошептал он, поднеся на миг лампу к моему лицу, и тут же принялся объяснять мне план действий, а я кивал, будто мы всю жизнь вместе занимались грабежами.
— Магазин я знаю, — говорил он шепотом, — я там кое-что покупал. Второй этаж мне тоже знаком: вот уже месяц, как он сдается, я ходил его посмотреть и, прежде чем вернуть ключ, сделал слепок. Чего я не знаю, так это как проникнуть со второго этажа на первый; в настоящее время такого хода нет. Можно проделать его отсюда, но я бы предпочел подвал. Погоди, я сейчас объясню.
Он опустил лампу на пол, пробрался к заднему окну, отворил его без единого звука и, сразу же закрыв обратно, вернулся, качая головой.
— Вся надежда была на то, что под этим окном на первом этаже есть такое же, но в темноте ничего не видно, а светить снаружи слишком опасно. Спускайся за мной в подвал и помни: хотя в доме ни души, нельзя производить и малейшего шума. Вот, вот — послушай!
Раздался звук все тех же размеренных шагов по плитам тротуара, что мы слышали раньше. Раффлз притушил лампу, и мы снова застыли в молчании, пока шаги не удалились.
— Либо полисмен, — пробормотал он, — либо сторож, которого в складчину нанимают владельцы местных ювелирных магазинов. Именно сторожа нам и нужно остерегаться: ему платят именно за то, чтобы он замечал, что не так.