– Нет, – твердо сказала Амалия.
– Простите? – изумился ее собеседник.
– Мы не будем говорить ни о моей матери, ни о дяде, ни о других родственниках, – усмехнулась баронесса фон Корф. – К чему зря тратить время? Скажите мне, зачем вы пришли, и я, может быть, скажу, чем можно вам помочь.
Откинувшись на спинку кресла, Сергей Петрович изучал взглядом свою собеседницу. Он явно затягивал паузу, но Амалия не торопилась ее прервать.
– Вчера вечером я видел свою дочь, – промолвил он наконец тяжелым голосом. – Кажется, вы произвели на нее большое впечатление. Вы вызвались помогать ей в… – он не договорил, ограничившись легкой неодобрительной гримасой. «Как если бы речь шла о волосе в супе», – с неожиданной злостью подумала Амалия.
– Вас это беспокоит? – напрямик спросила она.
– А почему это должно меня беспокоить?
– Тем не менее вы здесь.
– Вы уже готовы меня обвинить?
– А у вас есть чем оправдаться?
– Я не обязан оправдываться перед вами, госпожа баронесса, – тихо, но внушительно промолвил тот, кого Амалия про себя окрестила «смесью Дон Жуана и командора». – Если вы не знали или запамятовали, сударыня, меня уже оправдал суд. Я невиновен, – уголок его рта дернулся, – в этом чудовищном злодеянии.
– О да, и ваша невиновность вам дорого обошлась.
Она увидела, как сверкнули глаза гостя, и с удовольствием убедилась, что все-таки задела его за живое.
– Вы вольны думать что угодно, госпожа баронесса, но я не убивал мадемуазель Леман.
– Скажите еще, что вы знать ее не знали, – колюче отозвалась Амалия. – Или что вас связывали с ней исключительно узы дружбы… Такие же, как и с будущей мадам Белланже.
– Я вижу, вам уже внушили превратное мнение обо мне. – Судя по голосу, Сергей Петрович едва сдерживался. – Но я пришел сюда не за тем, чтобы говорить о делах, которые никоим образом вас не касаются.
– Охотно верю, – легко согласилась Амалия. Она чувствовала себя в ударе, как рано или поздно почувствует себя молодое, крепкое, здоровое существо, которому противостоит лишь старый, опустошенный, нечистоплотный человек. – Вероятно, вы ехали с улицы Мира в Булонский лес и решили по пути просто так заглянуть на Невский проспект.
Внутренне она была готова к тому, что намек на то, что Мокроусов не поленился примчаться из Парижа, выведет его из себя, однако гость только улыбнулся.
– О да, я мог бы без помех заглянуть в Мадрид или Мадрас, – в тон собеседнице отозвался Сергей Петрович, – но в конце концов выбрал Петербург. – Улыбка соскользнула с его лица, как соскальзывает кусок яркой материи с дешевой подкладки, и теперь были видны только усталость, морщины и землистый оттенок кожи. – Я бы отдал десять лет жизни, чтобы никогда не возвращаться к этой печальной истории, но тетка рассказала Луизе массу нелепостей обо мне… И все лишь для того, чтобы я не требовал отчета о деньгах. – Он сделал крохотную паузу, дожидаясь вопроса, о каких именно деньгах идет речь, но Амалия, раскусившая его игру, молчала и смотрела то на газеты, то на шкатулку с принадлежностями для вышивания. – Каждый год я отправлял определенную сумму денег для Луизы. Эти деньги ее опекуны должны были потратить на лавку, которую она получила бы в двадцать один год, – пояснил Мокроусов, – а вместо того ее дядя и тетка устроили лавку для себя самих. Мне, конечно, следовало догадаться, что этим все и кончится…