– О чем именно, милорд?
– Можно ли просто оставить все как есть?
– Трудно сказать, милорд. Вероятно, нет.
– Оттуда идет зловоние.
– Да, милорд.
– Иногда мне кажется, что я чувствую его даже здесь.
– Да, милорд.
– Кладбище отравляет город. Если долго ничего не предпринимать, оно отравит не только местных торговцев, но и самого короля. Короля и его министров.
– Да, милорд.
– Его нужно убрать.
– Убрать?
– Уничтожить. И церковь, и кладбище. Нужно, чтобы это место перестало распространять заразу. Огнем, серой, чем хотите, только избавьте нас от него.
– А как же… обитатели, милорд?
– Какие обитатели?
– Покойники.
– Ликвидировать. Все до последней косточки. Здесь требуется человек, не страшащийся некоторых неприятных ситуаций. Который не побоится тявканья попов. Тот, кто не склонен к суевериям.
– Суевериям, милорд?
– Вы же не думаете, что такой погост, как кладбище Невинных, не оброс легендами? Говорят, там появляется существо, рожденное от волка еще в те дни – следовало бы сказать «ночи», – когда волки зимой приходили в город. Вы испугались бы такого существа, Баратт?
– Только если бы я в него верил, милорд.
– Вы, без сомнения, скептик. Ученик Вольтера. Насколько мне известно, он обращается именно к молодым людям вашего класса.
– Я… конечно, слышал…
– Да, безусловно. Здесь его тоже читают. И гораздо больше, чем вы можете вообразить. Когда речь заходит об остром уме, мы истинные демократы. Да и человек с такой кучей денег, как у Вольтера, едва ли так уж бесповоротно дурен.
– Да, милорд.
– Так значит, вы не шарахаетесь от призраков?
– Нет, милорд.
– Работа будет одновременно и щекотливой, и грубой. Вы сможете действовать от нашего имени. Получите деньги. А докладывать будете через моего агента месье Лафосса.
Министр смотрит через плечо Жан-Батиста. Тот оборачивается. На табурете за дверью сидит человек. Жан-Батист успевает заметить лишь длинные, тонкие пальцы, длинные, обтянутые черным конечности. И, конечно, глаза. Два черных гвоздя, вбитые в череп.
– Лафоссу будете рассказывать обо всем. У него есть свои конторы в Париже. И он будет посещать вас на работе.
– Да, милорд.
– Информацию о природе вашей миссии держите при себе как можно дольше. Человеческие пристрастия непредсказуемы. Они могут распространяться даже на такое место, как кладбище Невинных.
– Когда мне следует приступить, милорд?
Но министр вдруг перестает его слышать. Потерял интерес. Он переворачивает страницы и тянется рукой к небольшой рюмке, которую слуга, обойдя стол, вкладывает в его раскрытую ладонь.
Лафосс поднимается с табурета. Из глубин своего одеяния он извлекает листок сложенной и запечатанной бумаги, а потом кошелек. Передает их Жан-Батисту. Тот кланяется Лафоссу, потом отвешивает более глубокий поклон министру, отступает назад, к двери, и, повернувшись, выходит. Того человека, который ждал вместе с ним, уже нет. Был ли он тоже инженером? Тем Жан-Мари Лестенгуа, чье имя назвал министр? А если бы желтоглазый слуга взглянул на того человека первым, не ему ли теперь поручили бы уничтожение кладбища?