— Лизбет, — устало говорит Джей-Джей, и по его голосу мне становится окончательно ясно, насколько он измучен. Парень сыт по горло и сегодняшним мероприятием, и этой девушкой, и этой школой. К сожалению, он не такой человек, чтобы легко справиться с тем, что кажется ему катастрофой. — Лизбет, я занят.
— Ты не собираешься на мне жениться, — ни с того ни сего выпаливает Лизбет.
— Конечно же, нет! — в ярости рычит он.
И тут догадка молнией вспыхивает в моем мозгу. Я знаю, почему никто из нас четверых не получил письма. Я знаю, почему не получила письма я, хотя до пятидесятилетия мне осталось каких-то несчастных две недели, и я уже твердо решила написать себе прошлой хотя бы несколько строк.
Лизбет крепко сжимает красный конверт, в другой ее руке внезапно появляется маленький пластиковый пистолет. Оружие, которое нельзя иметь никому — ни учащимся, ни взрослым.
Никому.
— Ложись! — кричу я, а сама бросаюсь к Лизбет.
Но она уже стреляет, только не в меня, а в Джей-Джея, который не успел упасть.
К счастью, Эстебан уже лежит на полу, а Карла… Карла, стоявшая на полшага позади меня, прыгает вперед почти одновременно со мной.
Вместе мы сбиваем Лизбет с ног, и я вырываю у нее оружие. Потом мы с Карлой держим ее, а к нам отовсюду бегут люди: взрослые и ученики, все еще сжимающие в руках свои красные письма.
Вскоре в кабинете собирается целая толпа. Наручников у нас нет, но кто-то приносит веревку. Кто-то связывается с экстренными службами через вживленный под кожу специальный чип. Такой есть и у меня; я должна была бы им воспользоваться и, вероятно, воспользовалась в какой-то другой реальности, в другой жизни — в той, где я так и не написала свое письмо. Наверное, тогда я отправила тревожный сигнал, а потом попыталась что-то сказать, как-то успокоить Лизбет, но она начала стрелять и убила всех четверых.
Сейчас же пострадал только Джей-Джей. Он неподвижно лежит на полу, под ним медленно растекается лужа крови. Тренер по футболу пытается остановить кровотечение, и кто-то, кого я никак не могу узнать, ему помогает. Я им не нужна — они и так делают все, что полагается, — и мне остается только ждать «скорую» вместе с остальными.
Прибегает школьный охранник, он надевает на Лизбет наручники и кладет пистолет на стол. Мы все смотрим на оружие, и учительница английского Энни Сэндерсон выговаривает охраннику:
— Вы должны были тщательно проверять каждого, а сегодня — особенно! Ведь вас для этого и нанимали.
Директор устало ее одергивает, и Энни замолкает. Мы все знаем, что Дни красных писем нередко приводят к трагическим последствиям. Их поэтому и проводят в школе, чтобы не допустить распада семей и расстрела лучших друзей и работодателей. Школы, говорят нам, в состоянии поддерживать порядок и не допускать насилия. И хотя это не так, тем, кто попытается использовать подобные случаи как повод для отмены Дней красных писем, все равно не удастся ничего изменить, потому что остальные — люди, получившие хорошие письма или письма-предостережения и сумевшие избежать ошибок, а также многочисленные эксперты, политики, родители — все равно будут твердить, что от этих Дней пользы больше, чем вреда.