Машина остановилась. Нас обогнал грузовик. Анна Егоровна, прищурясь, посмотрела на рыжего.
— У вас ангина. Господи, где же моя зажигалка?
— Доктор! — застонал попутчик. — Какая ангина?
— Покажите горло… Ну? (Он испуганно открыл рот.) Хорошо, Алеша, ты можешь сесть. Мы едем в Березовое. Что вы заметили неладного в городе?.. Осторожно, ухаб… Как ваше имя-отчество?
Понимаете, дядька тоже ехал в район, чтобы поднять тревогу. Он знал сущую чепуху: что телефон междугородный не работает, автобусы отменены до семнадцати часов и что заводу тракторного оборудования запретили отправлять продукцию на железную дорогу — ближняя станция тоже в райцентре. Он говорил, путаясь от волнения:
— Я мальчуганом оставался в оккупации, под фрицами. Вы небось военврач. Майор медицинской службы? Ну, вы страха не знали…
— Как сказать…
— Извиняюсь, конечно, — заспешил попутчик. — Вы того страха не знаете. Словно бы воздух провонял — отовсюду страшно. От приказов страшно, от всего… И сейчас завоняло. Кто же тут виноват? — Он испуганно смотрел на Анну Егоровну. — Авария — это действительно. Сорвало мост, конечно, столбы повалило… — Он вертелся на сиденье, глядя то на меня, то на докторшу. — И телефон порван. Доктор! — вскрикнул он. — Я вам говорю. Точно! Фактов нет, только воняет. Туда нельзя, сюда…
— Что же вы поехали без фактов?
— С испугу, — жалким голосом признался дядька. — Польза будет, и ноги унесу. Страшно. Меня в гестапо били.
— Вот как, — сказала докторша. — Однако же чутье вас не обмануло. Подчас и с испугу действуют правильно.
— Не обмануло? И факты есть? — вскинулся он. — То-то я смотрю — мальчик и не болен вовсе.
— А вы не смотрите, — отрезала докторша.
Я не помню, как звали попутчика — то ли Николаем Ивановичем, то ли Иваном Николаевичем. Мы расстались очень скоро. В Березове, у брода.
Березовский деревянный мост сгорел незадолго перед нашим приездом — сваи еще дымились. Шипели уголья, падая в воду. Откос перед радиатором машины застилало дымом.
— Чистая работа, — сказала Анна Егоровна. — Парома здесь не держат?
Мальчишки завопили, набегая на машину:
— Тетенька, за старицей брод! Хороший, грузовики перебираются!
Один, маленький, прошепелявил:
— Овцы тоже перебираются.
Другой Малыш развесил губы сковородником, заревел и припустил наутек — испугался белого халата. Попутчик сказал:
— Правильно, хороший брод! В малую воду тормоза будут сухие.
— Едем. — Она тронула машину в объезд старицы.
Я тоже знал эти места — чуть выше по реке водились крупные раки. До брода отсюда не больше пяти километров, и с высокого старого берега можно было рассмотреть телескоп. Я с самого начала не хотел уезжать, и теперь, когда мы начали крутиться, не удаляясь от города, мне стало паршиво. Пускай теперь рыжий трус изображает больного! И я страшно обрадовался, когда Анна Егоровна спросила: