Дхарма закрыла глаза.
Мин, Мин… Ах ты, глупая девочка, Мин, ну прости меня, глупая ты девочка… Оставим его при себе, ах ты, оставим его, и все тут. Он держал ее на руках, на груди, будто она была ребенком. Сел, не выпуская ее из рук. Выпустил — она напряглась, высвобождаясь.
— Мин!
— Головастый должен пройти через воспиталище! Как ты можешь хотеть, чтобы ребенок вырос диким, подобно малоголовому? Молчи, Адвеста, я удивляюсь тебе. Ты думаешь одно, а говоришь другое…
— Это как же так? — спросил Колька.
— Тебе надлежит уйти от кузниц. В тебе они пробуждают память о покинутом. Ты мечтаешь о жизни Охотника, а во мне видишь опору — разве я ошибаюсь? Ты, подобно Гийкхагу, стремишься объединить несовместимое, Адвеста…
Тишина. Был самый тихий час ночи, когда спят даже ночные звери. И Мин была права. Колька смотрел на нее, хлопая глазами и соображая, что она права — как всегда.
Он и вправду мечтает о жизни Охотника.
Все это надо продумать. Очень тщательно и не спеша.
— Я нужен Ахуке, — возразил он наконец.
— Ты можешь уйти через месяц, — сейчас же сказала Дхарма.
— А когда уходишь ты?
— Через день. Через два дня, не больше.
— А что, через месяц я не понадоблюсь Ахуке?
— Будущее знают Великие, — сказала Дхарма.
Они больше не говорили. Они были вместе, пока не ударили струны на поляне Памяти, и вместе вышли навстречу последнему дню Поворота Ахуки.
Гийкхаг поднялся в третьем часу после восхода. Перепончатые крылья соскользнули с берега и круто пошли вверх в восходящем токе воздуха над горячей полосой песка. Гийкхага страховал гонец, с трудом удерживающий трусливую Рокх поблизости от блистающих перепончатых крыльев. Кузнецы остановили машины, в поселении было тихо. Черный дым от кричных печей поднимался вертикальными столбами, на большой высоте стекался в облако, и легкий восточный ветер относил его к Раганге. Уже под облаками поднимался Гийкхаг кругами, все выше и выше, как ястреб в поисках добычи. На поворотах крылья вспыхивали, отражая солнце — по толпе перекатывался возбужденный говор…
Почти все сошлись на берег. Смотрели вверх угрюмые Кузнецы — бороды торчком, довольные улыбки на закопченных лицах. Кое-кто из Наблюдающих Небо принес на берег свои инструменты, десятки труб следили за полетом Гийкхага. Ждали, когда он кончит подъем и начнет горизонтальный полет над Рагангой, по условию — Совет запретил ему летать над сушей, пока не убедится в надежности аппарата. Но молодой Кузнец набирал и набирал высоту, он уже казался черной точкой в яркой синеве.
— Пожалуй, он прав, — сказал Колька. — Над Рагангой нисходящий поток, нужен запас высоты. Вода-то холоднее суши…