— Ну, — говорит Опанас, — теперь ты Левке нос утрешь… Еще как утрешь! У него таких и в помине нет.
— А Либерия?! — вспоминает Петрик, стараясь представить себе все Левины марки.
— Ну вот еще… Либерия! — мама слегка пожимает плечами. — Либерию хоть завтра можно купить в марочном магазине. А шведскую серию нигде не купишь!
— Теперь Левкина коллекция перед твоей — пффу! — повторяет Опанас и пренебрежительно дует в растопыренную ладошку.
А Кирилка тихонько хихикнул и тоже сказал «Пфу-фу!» и тоже подул на свои желтые веснущатые пальчики.
Оба были просто счастливы за Петрика. В этот вечер они почти простили ему и марки и даже Леву.
— Давай тоже собирать? — надувая щеки, сказал Опанас и наклонился к Кирилке.
— С ним или одни? — спросил Кирилка, кивая на Петрика.
— Как он хочет, — сказал Опанас и выжидательно посмотрел на Петрика.
Может быть, Петрик ничего не слыхал? Но только он промолчал.
Потом марки отмачивались в теплой воде. Вот, оказывается, зачем папа звонил насчет чайника. Кастрюля, понятно, не понадобилась.
Воду налили в глубокую тарелку и туда положили весь конверт. И что же получилось? Конвертная бумага набухла и опустилась на дно тарелочки, будто губка, полная водой, а марочки поплыли на поверхности, похожие на легкие цветочные лепестки.
— Вот чего не знала, того не знала, — вздохнув, сказала мама. — А мы с Петриком столько марок загубили! Очень трудно отклеивать от конвертов, чтобы не разорвать…
— Да ведь и я понятия не имел, — признался папа, — это меня один марочный коллекционер научил. «Налейте, — говорит, — в тарелку теплой воды, положите марки вместе с конвертом и увидите, что произойдет».
Потом очень осторожно, двумя пальцами, мама выловила марки из воды. И каждую в отдельности, по совету того же коллекционера, положили между чистыми промокашками. Промокашки вместе с марками в свою очередь вложили в толстую книгу, на которую вместо пресса уселся Опанас.
Что и говорить, это был славный вечерок! А если ко всему прибавить пастилу и мятные пряники, которые оказались у мамы в буфете и были без остатка съедены за чаем, то нужно просто сказать: вечер удался наславу!
На следующий день шведскую серию смотрел сам Лева. Он специально пришел к Петрику.
Марки он смотрел долго и пристально, при этом ноздри у него чуточку шевелились. Он не сказал своего обычного «буза» и «барахло», нет, этого он не сказал. Но, слегка подняв левую бровь, спросил:
— Меняться будешь?
— Нет, — сказал Петрик. — А что дашь?
— Пять Либерий.
— Нет, — сказал Петрик, — у меня десять, а ты пять… Не хочу.
— Дам десять!