Гляжу — Иван Фомич одной рукой за сердце схватился, а другой пачку валидола из кармана тянет.
“Пойдём, Лукич, на скамейку, — говорит он, — что-то сердце мне прихватило от твоих воспоминаний.”
Он так разволновался, что чуть коляску с внучкой в садике не позабыл.
Сели мы на скамейку, закурил Иван Фомич и говорит:
“Вот это ещё в 1938 году началось. Оприходовали мы тогда человек по пятьсот за смену. Спирта нам выдавали немеряно. А не было б спирта, то все бы в дурдом попали. Сильно пили, скажу я тебе. Вот тогда и началось. Шлёпнем кого-нибудь, скажем, сегодня, а завтра глядим — он по подвалу бродит, да ещё разные слова антисоветские произносит, за слушание которых тоже можно было по тем временам высшую меру схлопотать. Стали мои ребята бояться своего боевого поста. Подходит как-то ко мне боец и говорит: “Иван Фомич, сходи посмотри — там товарищи Ягода и Дзержинский вместе по подвалу бродят и что-то говорят”. А мне чего делать? Или у него уже белая горячка из-за спирта, или умом тронулся при выполнении служебных обязанностей? Беру свой маузер, иду смотреть. Гляжу — в самом деле. Оба в шинелях, у товарища Ягоды на петлицах звезда генерального комиссара. Я тоже спиртом не брезговал. За рабочий день не менее двух литров выпивал, чтобы не подохнуть. Ты знаешь, Лукич, как мы изматывались. Каждого шлёпни, каждого погрузи на машину, на каждого акт напиши. И всё конвейером, ни присесть, ни передохнуть.
До сих пор радикулит мучает. Так что к середине дня я уже хорошо был под мухой.
Подхожу к ним и, как положено, рапортую: “Комендант управления. Кто разрешил без спецпропуска находиться на объекте?” “Не уйдём, — оба говорят хором, пока Владимира Ильича не дождёмся”. “Товарищи! — говорю я им. — Не выдумывайте зря. Владимир Ильич скоро уже как пятнадцать лет в мавзолее лежит. Разминулись вы, видно, с ним по случайности”. “Нет, Ваня, — отвечает Феликс Эдмундович, — у нас не разминёшься. Нет его у нас. Дурят вас, народ трудовой”. И протягивает мне листочки, а на них что-то ленинской рукой написано. “Отнеси, — приказывает товарищ Ягода, — эти листочки самому товарищу Ежову”.
Тут слышу кто-то сзади меня зовёт: “Товарищ комендант! Иван Фомич! Дело срочное”. Глаза открываю. Оказывается я в каком-то тёмном углу подвала к стене прислонился и заснул. А будил меня боец: “Ещё сорок человек поступило! Нужно оформлять!”. Смотрю, а в руке у меня листочки, которые товарищи Ягода и Дзержинский приказали передать товарищу Ежову. Я их, не читая, в конверт запечатал, вызываю помощника и приказываю отнести, как было велено, в приёмную наркома. И командую: “За работу!”.